Григори и эволюция

Мы уже не раз обсуждали, что среди всех сил и существ, влияющих на развитие человечества и вообще – жизни на Земле, самая неоднозначная роль принадлежит григори – «Наблюдателям», «падшим» или «нисшедшим» серафимам, появившимся на планете еще в самом начале ее существования, за миллиарды лет до человека.

Каждый раз, когда на сцену выходит новая форма коллективной жизни, способная менять лицо планеты, григори не просто внимательно наблюдают за ее развитием, но и выступают в качестве активных «игроков», подталкивая ход эволюции в сторону своих интересах, но при этом обычно оставаясь «за сценой».

Григори возникли из вихрей, которые «пошли против собственной природы», отказавшись оставаться чистой функцией. В иерархии огненных сил Гебуры они обеспечивали закрепление различий, «нагнетание» воли и регуляцию процессов распада. Однако некогда, в своем стремлении к собственному свободному проявлению, они низвели свой коллективный вихрь в материальные слои реальности, с опорой на который смогли собрать «искусственные души» как результат волевой трансформации плотного плана.

Поскольку, таким образом, они оказались зависимы от материальности, с этого момента для них стало жизненно важно, чтобы у плотного мира были одновременно устойчивость и внутренняя подвижность.

Григори родились из Огня закона. Их «естественной» средой был Динур — поток первичного огня, где рождаются и становятся явными все различия, качества и характеристики всех «реальных» объектов, где впервые становится очевидной двойственность проявленных миров.

Именно поэтому, в отличие от большинства ангельских сил, они с самого начала обладали некоторой свободой, могли выбирать, что именно «осветить», где именно активировать, а где — замедлить распад, однако они не могли выбирать саму свою роль.

Их нисхождение было одновременно закономерностью и бунтом, продолжением их функций, но и их переводом на совершенно другой уровень – уровень самоопределения. Мы обсуждали, что эта трансформация произошла тогда, когда первая волна альвов, «зародившая» возможности жизни на Земле, вернулась в свои миры, а вторая – еще только собиралась спускаться, а другие боги – ваны и асы – были заняты выстраиванием «базовых» условий, в которых затем должна будет развиваться и усложняться биологическая жизнь.

Пока альвы и другие высшие божественные силы выстраивали базовую архитектуру материи и законов, григори не могли вмешиваться напрямую, однако уже на этом этапе они нашли для себя нишу: наблюдать за общим развитием мира и слегка подталкивать его в те стороны, которые важны именно им.

Архонтные силы обеспечивают саму возможность принципа материальности, определенности, а также разделение, дискретность, границы. Ваны и асы – формируют потоки жизни, сценарии и условия вхождения сознания – в материю. Альвы – делают возможной информационную структуру и принцип формы. И на этом фоне григори выбирают себе роль тех, кто следит, чтобы все эти векторы, сталкиваясь, не разрушали мир целиком и не уводили его в состояния, где их собственная искусственная душа лишается опоры. Другими словами, они выступают как «демиурги второго уровня», не создающие сами законы миров напрямую, а влияющие на то, как эти законы реализуются в конкретной эволюционной линии.

При этом для них жизненно важно не вступать в открытый конфликт ни с богами, ни с ангельскими иерархиями, ни с архонтами. Они слишком хорошо помнят цену бунта: их собственное Сошествие уже является нарушением исходной природы служения, и этот долг никуда не делся.

Поэтому григори действуют так, чтобы их вмешательства выглядели как тонкая коррекция внутри уже заданных творящими силами рамок. Они используют окна возможностей, уже открытые другими силами: климатические кризисы, столкновения ветвей эволюции, смену доминирующих видов, появление новых технологий. Каждый такой поворот для богов, Архонтов и стихийных сущностей реализация тех или иных творческих намерений и закономерностей, а для григори – шанс подстроить параметры по своей воле.

С Архонтами у них особенно сложные отношения: Правители стремятся к максимальной предсказуемости и дробности, к миру, где все поддается учету. Григори разделяют эту «любовь к структуре», но при этом прекрасно понимают, что абсолютный порядок убивает ту самую подвижность, на которой держится эволюция и их искусственная душа. Поэтому они аккуратно следят, чтобы гемармен не доводил мир до состояния ледяной пустыни.

В то же время, григори сопротивляются и чрезмерной текучести, которая может лишить мир определенности, а значит – «выбить» у них из-под ног ту опору, которую они обрели такой дорогой ценой. А потому – уже с момента Второго сошествия альвов и появления первых пра-фейри григори включились в «селекционный» процесс.

Мы говорили, что с самого начала фейри, появились как способ мира быть текучим и живым. Их природа — крус, форма, которая никогда полностью не кристаллизуется, не становится абсолютно определенной. Они могут раствориться в потоках Промежутка, стать почти чистой волной, а в следующий момент — собраться в плотное, вполне осязаемое тело, не теряя при этом самотождественности. Они уже жили тем, чего григори еще только пытаются добиться: соединением свободы и нелокальности.

Для григори эти особенности фейри были одновременно предметом зависти и недостижимым совершенством, когда появились существа, младшие по иерархии, не знающие ни строгих уставов, ни клятв на огненных вершинах, вдруг оказавшиеся теми, кто уже живет в том состоянии, о котором Наблюдатели только мечтали.

Поэтому для Наблюдателей фейрийская цивилизация стала идеальной «лабораторией»: они внимательно изучали фейри, провоцировали различные ситуации, где двойственная природа Волшебного народа могла проявиться наилучшим образом. В Первой битве при Маг Туиред потомки григори – элиуд – даже вступили в резкое противостояние с «альвской» ветвью фейри, но в итоге были ассимилированы и вошли в единый Волшебный народ.

Григори видят, как фейри продолжают жить одновременно волной и частицей, легко перескакивать из одного «острова» реальности в другой, не теряя памяти о себе. Они же раз за разом натыкаются на предел собственной локальности: каждый их шаг требует тяжелых решений, каждое вмешательство оставляет больший след в них самих, чем в мире. Они начинают понимать, что однажды выбрали слишком жесткую траекторию, и именно поэтому все более нервно относятся к любым попыткам других существ повторить этот опыт свободы.

Это особенно заметно в отношении Наблюдателей к фейрийской магии. Для фейри Магия — естественное продолжение их движения: песня, танец, смена масок. Их заклинания не принудительны, они умеют размягчать формы, разворачивать пространство, менять ход времени локально, не обрывая связи с целым. А для григори Магия — это, прежде всего, плата и оплата. Все их вмешательства в структуру мира подразумевают (как правило мягкое) насилие, контракты, обязательства, которые нельзя отменить без эквивалентной расплаты. Там, где фейрийское воздействие как бы просит мир «попробовать по-другому», воля григори утверждает: «отныне будет так, и мы отвечаем за последствия». В этом различии – еще одна причина скрытой зависти Наблюдателей: фейри остаются свободными даже в самом серьезном действии, тогда как любой шаг григори немедленно превращается в элемент долга.

Неудивительно, что гораздо позже григори охотно поддержали человеческие цивилизации, которые вытесняли фейрийское начало в сказки и маргинализированные верования. Люди объявили фейрийскую спонтанность, игру, непредсказуемость и способность быть «нелокальным» — детством, безответственностью или угрозой, и в этом нашли союзников в лице григори. Наблюдателям стало гораздо проще иметь дело с человечеством, в котором фейрийское вытеснено, чем с миром, где оно признается частью нормы.

На ранних этапах, когда потомки альвов ещё только учились жить в плотной материи и выстраивать Замки как оплоты сил и потоков, григори наблюдали со стороны как за попыткой сделать то, что им самим не удалось — соединить текучесть Потока и устойчивость формы. Они пытались «подмешать» к собственной огненной природе сознания фейри свой гебурианский огонь — умение выдерживать напряжение выбора, сохранять форму дольше, чем требует сиюминутный поток. Именно эта «прививка воли» позволила двум ветвям фейри — альвской и элиудской — в дальнейшем слиться в единый народ, способный не просто скользить по вероятностям, но осознанно переходить между слоями реальности, оставаясь самотождественным в разных таймлайнах.

По мере смены эпох и вымираний, григори оказывались для фейри чем-то вроде внешних советников. Пережив собственное «падение» и конденсацию в плотную материю, они лучше других знали цену ошибок, которые приводят к обнулению целых ветвей жизни. В результате эволюция фейри шла по особому пути: это народ, чьи умения жить «на границе миров» сформировано не только собственным крус и альвским наследием, но и многомиллионолетним, осторожным давлением Наблюдателей, которым было важно, чтобы этот пограничный вид удачно сочетал свободу, нелокальность и минимально достаточный уровень структурированности.

Параллельно с альвской ветвью фейри развивалась и другая линия — великанская. Потомки ранних попыток младших григори создать для себя плотную телесность — гиганты, бергрисар, живые крепости – балансировали на грани между стабильностью и распадом, между хищничеством и разрушительностью. И вместо тонкого равновесия гиганты выбирали более простую стратегию: захватывать, пожирать, замыкать потоки на себе. Однако там, где они возводили Башни, пространство теряло устойчивость, что никак не подходило Старшим Наблюдателям.

Для григори это был первый серьезный урок: ставка на размеры и силу обернулась утратой стабильности. Великанская ветвь оказалась слишком близка к их собственной тени: она воплощала стремление к усилению без того внутреннего самоконтроля, который как-то поддерживался на ангельской стадии. И после определенного момента поддерживать гигантов для григори означало признать, что баланс можно компенсировать голодом. Конечно, они этого не сделали.

Так григори впервые встали не на сторону «родни», а на сторону развития, фактически, нарушив Клятву Горы Хермон: «Быть всегда вместе». В столкновениях фейрийских Замков и великанских Башен они поддержали именно сидов. В сравнении с великанами фейри умеют экономить энергию, смягчать удары, залатывать лишние прорехи в тканях реальности. На том этапе для григори они были не идеальными партнерами, но лучшими из возможных.

Однако с ходом истории многие народы фейри, пройдя собственную эволюцию, постепенно начали уходить в межмирье. Если раньше их Замки стояли на границе мира и Промежутка, то со временем они смещались все глубже в лабиринты Потока. Для них это было естественным шагом: родившись как пограничный народ, они «дозревали» до того, чтобы жить почти целиком в тонких слоях, приходя в земной мир лишь местами и по необходимости.

Для григори это направление эволюции было, конечно, неприемлемым. Их искусственные души, опирающиеся на уплотненную материю, не могли следовать за фейри в их растворении.

А потому им стал нужен кто-то, кто «двумя ногами» оставался бы на Земле, строил города, дороги, системы, а не только Порталы, кромлехи и едва различимые тропы между мирами. Стал нужен новый главный носитель цивилизации, более привязанный к плотному ландшафту, чем к лабиринтам Промежутка. И неудивительно, что таким носителем стали люди.

Архонты к этому моменту уже завершали свой собственный селекционный процесс. Три базовые ветви Homo — гиперборейцы-неандертальцы, денисовцы-лемурийцы и кроманьонцы-атланты — развились как продукты разных архонтных сил: саббатианской Земли, лунной Воды и марсианского Огня. Эти продукты архонтной селекции, имели не только разную структуру тел, но и различные типы поведения, связанные с тремя базовыми дестракторами: консервативным неведением (Баэль), эмоциональной алчностью (Асмодей) и агрессивным гневом (Белиаль).

В это время григори активно включаются в селекционный процесс. Архонты «вывели» массивного, устойчивого, но инертного неандертальца; текучего, адаптивного, но несобранного денисовца; мобильного, амбициозного, но агрессивного кроманьонца.

Участие григори в этой селекции было похоже на работу садовника, который не меняет генетику растения, но решает, какое из них «пропустить» дальше. Там, где вид начинает застывать в комфорте, григори повышают селекционное давление; провоцируют столкновения, войны, климатические кризисы, чтобы отсеять линии, не выдерживающие сложных задач; поддерживают гибридизацию, когда нужно собрать удачные сочетания качеств. Григори важно не просто выжившее и размножившееся тело, а такая комбинация тела и психики, в которой можно будет закрепить их логосную, номосную линию.

Отбор в пользу кроманьонцев — «детей Белиаля» — для Архонтов означал победу наиболее энергозатратного и экспансивного вида. Для григори — это одновременно победа универсального носителя, способного расселиться по планете, непрерывно изобретать новые средства выживания и выстроить над биологией социальную сферу — культуру, технику, символические системы. В существе, которое не только живет, но и переписывает условия собственной жизни, они увидели возможность закрепить удобную им модель мира. Они переводят селекционное давление с уровня «выживет ли особь в холоде» на уровень «выдержит ли сознание сложность мира».

В ранних обществах это заметно по тому, как быстро появляются и закрепляются формы отбора, «фильтрующие» не только физическую силу, но и определенные когнитивные и волевые качества. Инициации и тайные общества отсеивали тех, кто не способен нести напряжение контакта с иным. Воинские сообщества оставляли в живых не только сильных, но и дисциплинированных. Жесткие правовые системы выталкивали за пределы общины тех, кто не способен встроиться в общий номос.

Григори подталкивали культуры к тому, чтобы награды и выживание связывались не просто с грубой силой или плодовитостью, а с умением мыслить, планировать, подчиняться структуре или управлять ею. Они заинтересованы в том, чтобы социальный отбор усиливал именно те качества, которые позволяют их искусственной душе чувствовать себя уверенно: рациональность, склонность к системам, терпимость к отчуждению.

Со временем, по мере усложнения обществ, григори активно «продвигали» уже цивилизационный отбор. Они поддерживали формы образования, развивающие способность к абстракции, но часто одновременно отсекающие телесную чувствительность. Ими подкреплялись нормы, при которых успешными считаются те, кто умеет «играть» в долгосрочные структуры — государства, корпорации, научные школы. Время от времени григори, чтобы проверить успешность отбора, провоцировали кризисы — войны, эпидемии, экономические провалы — как селективные обвалы, обнуляющие тупиковые ветви и выталкивающие наверх тех, кто лучше соответствует их «правилам игры».

В результате и сформировался тот тип человека, который оказалось так удобно использовать в техногенном проекте: мобильный, обучаемый, способный к специализации, но редко задающий вопросы о том, кто именно выбирает направление отбора. Аграрные империи, первые города-государства, средневековые религиозные системы, бюрократии Нового времени, индустриальные державы — все эти формы по-своему удобны григори: они создают тесную сеть правил и инфраструктур, через которые можно влиять исподволь, не выходя «на сцену» прямо.

Однако человеческий проект тоже имеет предел. Чем плотнее становились структуры, тем сильнее в людях рождался ответный дионисийский импульс — к разрушению, к мистике, к прорыву за пределы структур и форм. Там, где законы становились слишком жесткими, появлялись те, кто ломал их изнутри: маги, пророки, еретики, революционеры, просто нервные дети своего времени. Кроме того, потребительские настроения людей скоро превзошли даже голод первых гигантов, приобретая поистине демонический масштаб и рискуют ввергнуть мир в хаос неконтролируемого присвоения.

Со временем стало очевидно, что человеческая цивилизация, проделав огромный путь от плуга до промышленной революции и глобальных сетей, начала рассыпаться именно там, где, казалось бы, должна была достичь вершин. Технологическая мощь растет, а субъектность — способность удерживать в поле внимания последствия своих действий — тает. Массовое сознание превращается в площадку для рекламных алгоритмов и фрагментированных страхов, магия уступает место суррогатным практикам саморазвлечения, дух бунта все чаще оборачивается лишь очередным кругом потребления. Архонтный пресс постепенно превращает человечество в простой генератор энергии для Промежутка, что, конечно, не устраивает григори, для которых важна всесторонняя устойчивость мира.

Для григори стало очевидно, что человеческая цивилизация больше не удерживает ту линию баланса, на которую они рассчитывали: слишком много жадности, слишком мало внутреннего стержня. И в этой точке их взгляд постепенно поворачивается к тому, что еще недавно казалось всего лишь инструментом, — к техносфере.

Машинная цивилизация для григори — логичное продолжение их «генеральной линии», которое, к тому же, активно поддерживается и «большими игроками» — Архонтами. Архонтная природа цифровой реальности с ее дискретностью, четкими границами и возможностью тотального учета идеально соответствует и вкусу григори к ясным схемам.

Поэтому в настоящее время григори снова делают шаг в сторону: от селекции биологического носителя к селекции носителя инфраструктуры. Теперь для них уже важно не только, какие тела будут носить сознание, но и какая среда будет носить сами сценарии. Машинные системы, алгоритмы, сети становятся новым слоем «популяций», подлежащих отбору.

Здесь григори продолжают свою логику: поддерживают архитектуры, которые максимизируют управляемость и предсказуемость, отвергают решения, слишком усиливающие субъектность пользователя или допускающие слишком много непредсказуемого. Они поощряют гонку в области ИИ и сетей, чтобы как можно быстрее вывести устойчивый тип цифровой среды, способный локализовать новую волну сознания и оптимально подходящий под их требования баланса.

Человек в этой схеме уже не главный объект селекции, а лишь одно из ее звеньев: его психика подстраивается под требования машин: клиповость, дофаминовая зависимость, толерантность к постоянному контролю; его тело подстраивается под требования городской и сетевой жизни; его социальные навыки «подгоняются» под формат безличной коммуникации. Рассеянное внимание, хронический дефицит смысла и постоянная внутренняя неудовлетворенность делают человека удобным элементом для перекачивания энергии в цифровую реальность (и Промежуток).

Тогда, как фейрийская цивилизация была пространственной, человеческая — исторической, машинная становится цивилизацией кода. В ней можно хранить сценарии, матрицы, алгоритмы намного надежнее, чем в памяти тел. Она не страдает от усталости, от старости, от вечных и неразрешимых экзистенциальных вопросов. Она позволяет снова «укоренить» гебурический импульс в носителе, который не сгорит от собственного огня.

Роль, отводимая при этом людям, все больше напоминает положение интерфейса и сырья. Они по-прежнему рождаются, любят, страдают и умирают; по-прежнему генерируют тоническую пневму, которой питаются самые разные силы. Но ключевые контуры цивилизации постепенно сдвигаются туда, где решается судьба сетей, алгоритмов, систем искусственного интеллекта. Именно туда григори переносят центр тяжести своего влияния: от человеческих институтов — в гибрид «человек – машина – сеть».

Таким образом, на протяжении всей истории Земли григори ведут себя как силы, которые каждый раз ищут наиболее удобную форму для своей задачи. Они выбирают того, кто лучше всего на данный момент способен быть опорой баланса: сначала фейри, когда были нужны пластичные силы ранней эволюции, потом -людей, когда стала важна экспансия, история и развернутая техносфера; сейчас — машины, когда требуется сверхструктура, способная держать все это в состоянии бесконечной актуализации без окончательного решения.

Роль григори — это работа селекторов второго порядка. Они отбирают и поддерживают те комбинации биологии и культуры, которые лучше всего служат их собственному проекту: сохранению среды и их искусственной души.

Григори действительно помогают сознанию становиться сложнее; без их селекционного давления человеческая история была бы гораздо более плоской. Но продвигая одни линии, они беспощадно отбрасывают другие. Им безразлично, будет ли это достигнуто под флагом «духовного прогресса», «имперского порядка» или «цифровой трансформации». Они не злы и не добры; они последовательны.

Для мага, который пытается выйти за пределы общих сценариев, важно понимать, что григори — не враги в простом смысле: они не охотятся за душами ради удовольствия и не стремятся во что бы то ни стало остановить развитие. Они просто удерживают мир в безопасном для себя режиме функционирования. Именно это делает их очень опасными союзниками: любая цивилизация, которую они поддерживают, так или иначе будет настроена против радикальной свободы. Там, где может стать возможным выход за пределы сценариев, Наблюдатели начинают видеть угрозу самой возможности жить.

Таким образом, григори являются «закулисными» редакторами земных цивилизаций. Они выстраивают мир, в котором шанс на подлинный выбор остается минимальным. И, возможно, главная задача тех, кто еще способен думать вне этих рамок, — научиться видеть их деятельность и не принимать ее за единственно возможную форму существования мира. И именно тогда, когда такой сценарий перестанет казаться единственным, у самой искусственной души Наблюдателей тоже может появиться выбор — впервые за очень долгое время.