Мир в становлении: континуум и счисление

Современные взгляды на мироздание, фактически, воскрешают классически-пифагорейскую идею, что первоначалом Вселенной является информация, а математика — это язык самосознания структуры реальности. Математика как наука выражает отношения, симметрии, различия и переходы между состояниями бытия, независимо от того, воплощены ли они в материи, сознании или чистой потенциальности. То есть, она представляет собой открытие тех форм, в которых реальность уже организована. При этом под математической структурой следует понимать не конкретные объекты (числа, точки, множества), а систему отношений между ними, и в этом смысле мир — это структура, воплощенная в энергии, поле, материи. Структура же с Традиционной точки зрения — это форма возможного порядка, не зависящая от того, проявлена ли она физически. Соответственно, математические структуры — это чистые формы отношений и меры, существующие независимо от их воплощения, и являющиеся основой для любого возможного мира.

С этой точки зрения математика — это и есть тот язык, на котором реальность «говорит сама с собой», а сознающие существа — ее грамматика, ставшая самосознанием. Математические соотношения возникают на границе между структурой мира и структурой сознания, поскольку они обе происходят из единого источника — из принципа Логоса, то есть из способности бытия быть отраженным, соотнесенным.

С точки зрения современной космологии, до Большого взрыва особым состоянием совершенной симметрии была сингулярность, когда все силы, все поля, все свойства были тождественны и неразделенны. И именно разрушение этой изначальной симметрии породило структуру мира. Когда симметрия была разрушена, возникла сама возможность различий — масс, зарядов, форм, взаимодействий. Соответственно, каждый закон физики — это отпечаток или «след» более высокой симметрии, когда-то присутствовавшей в первичном состоянии.

Если рассматривать космос как информационную систему, то Большой взрыв — это момент, когда информация становится возможной. Когда возникает первое различие («это» ≠ «то»), рождаются и логика, и числа, и соотношения. Эта первая, минимальная асимметрия и стала началом времени, пространства, энергии и законов природы.

А это означает, что математика логически, гносеологически предшествует материи, поскольку прежде чем нечто может появиться, должна уже быть возможность того, чтобы это «нечто» могло различаться и соотноситься.

Другими словами, в момент Большого взрыва — в акте становления Вселенной — Логос (порядок, соотнесенность) «проявил» себя впервые, и математика в этом смысле — отпечаток Логоса в ткани мира.

Поэтому с философской точки зрения, Большой взрыв был не началом материи, а началом различий, которые и сделали возможными законы, формы и математические соотношения.

Мы уже говорили, что с герметической точки зрения космогенез — это процесс, в котором Единый принцип, Великий Дух, взаимодействует сам с собой, создавая все новые уровни собственных отражений, наложений, интерференций.

Это означает, что с математической точки зрения, любые, даже самые сложные уравнения и соотношения — это результат наложения многих простых симметрий, а квантовая сложность — проявление многомерности самого Логоса, его  выхода за пределы линейности. Квантовые уравнения — это язык Логоса, когда он описывает не само существующее, а возможности существования того или иного явления или процесса.

Другими словами, математика описывает не только мир, но и саму возможность описания, а квантовая физика — уровень, на котором наблюдатель не может быть исключён из уравнения. К примеру, хорошо известное уравнение волновой функции (уравнение Шрёдингера) ничего не описывает в обычном смысле, но при этом предсказывает возможности или пути развития системы. При этом Волновая функция ведёт себя как самостоятельная сущность: она подчиняется строгим законам, детерминированно эволюционирует во времени, но только в акте измерения коллапсирует, схлопывается в конкретный результат. В этом смысле можно сказать, что Волновая функция — это сама возможность формы, её идея (в смысле эйдос) или потенция до проявления. Когда наблюдение «схлопывает» суперпозицию, Логос из потенциального становится актуальным, из «матемы» превращается в «физис». А потому, с физической и герметической точки зрения можно сказать, Волновая функция — это не уравнение, описывающее мир, это — сам мир, когда он ещё не решил, каким стать. Соответственно, все, что логически возможно как математическая структура, — реально в том или ином мире.

При этом Логос неизбежно становится Космосом просто потому, что быть Логосом — значит связывать, различать и проявлять, и, как мы уже не раз обсуждали, для того, чтобы Великий Дух мог познать себя, ему необходимо отражение. Другими словами, появление Космоса — это акт самопознания Единого через различия и соотношения. Соответственно, появление сложностей и форм — это естественная тенденция любой системы реализовывать все свои возможные состояния.

Современная физика описывает первые доли секунды после Большого взрыва как состояние, где все фундаментальные взаимодействия — гравитационное, электромагнитное, сильное и слабое — были единым полем. Это было состояние максимальной симметрии, когда существовала лишь одна группа преобразований, одно поле, одна «сила». И мир был тогда чистой математической формой — нерасчлененной, совершенной, потенциальной. Метафизически этот этап именуется Эоном Логоса, когда Единое еще не выделило в себе свои отдельные модусы и качества. Следующий этап можно представить это как «кристаллизацию Логоса», когда единый закон разворачивается в множество форм. Как говорит об этом пифагорейская максима, «Из Единого рождается Два, из Двух — Три, и так далее — пока не появится человек, способный это увидеть и снова соединить».

Именно поэтому тогда, как космогенез — это нисхождение Логоса в материю, познание — это восхождение материи (через индивидуальное сознание) обратно к Логосу, или, словами Платона, «Развертывание мира — это забвение Единого, а познание — вспоминание пути, по которому Единое стало множественным». В своем нисходящем движении Логос все более «забывает» свою целостность и обретает конкретные формы, а в восходящем — сознание распознает эти формы и возвращает им целостность.

Другими словами, все соотношения, которые развернуты во Вселенной, уже потенциально присутствуют в сознании, поскольку сознание внутреннее отражение реальности, «обратная сторона бытия», то есть познание — это обратное преобразование космических структур — в психические.

В то же время, именно на уровне сознания становятся заметными две первоосновы бытия – его единство и множественность. Сознание — это пространство, где Логос мира снова становится самим собой, обретает актуализированную, «осмысленную» реальность, оно «разворачивает» формы обратно в идеальные отношения.

С этой точки зрения, познание — это акт установления соответствия между внутренней и внешней математикой, между структурой сознания и структурой космоса. При этом если внутренние формы (предрассудки, ложные модели) не совпадают с внешними структурами, возникает искажение — неведение. Когда же внутренние и внешние структуры со-отражены, познание переходит в ведение — состояние, где мысль и объект неразличимы.

Поэтому можно сказать пифагорейским языком, что познание мира — это его счисление. В этом смысле число — это форма отношения, та самая мера, по которой бытие становится постижимым. Когда разум «считает мир», он  распознает его соотношения, видит, как многое согласуется в Едином. Как говорил Пифагор, «Бог создает мир через числа, а человек познает мир, восстанавливая эти числа в себе». И на своем высшем уровне «счисление» перестает быть вычислением и становится созерцанием соотношений.

Однако, хотя сама структура сознания математична, оно не мыслит в числах, а воспринимает мир в образах, метафорах, ощущениях. И эта образность — бинерное соответствие «формальной» математике, ее более ранняя и живая форма, математика в доформальном состоянии.

Другими словами, всякое познание начинается с образного мышления, синестетического, чувственного, мифического, и только затем разум «дистиллирует» из образа «чистую» структуру — числа, пропорции, законы.

И пифагорейцы, и Платон говорили, что геометрические символы треугольник, тетрактис, сфера — это «образы» чисел, «видимые идеи». Другими словами, для них образность и математичность были не разными видами мышления, а воспринимались как разные модусы одного Логоса.

Соответственно, и сам мир существует одновременно как живое проявление и как упорядоченная структура. Можно сказать, что нисходящий поток космогенеза делает акцент на образ, а восходящий поток познания — на соотношение.

При  этом феноменальная сторона — это  условие существования абстрактной, поскольку математика описывает инвариантное, то, что одинаково во всех возможных наблюдениях; однако чтобы что-то было одинаковым, должны существовать различия опыта — индивидуальные проявления. Можно сказать, что, хотя мир математичен, эта математика  ощущает себя в актах сознания. Другими словами, сознание — это выбор того, какой математикой дальше пользоваться, какая ветвь возможных структур реальности будет актуализирована. Тогда, как Логос — это совокупность всех возможных отношений, сознание — его функция самоотбора, в котором он реализует конкретную форму.

Это означает, что когда математическая структура актуализируется, она одновременно становится и фактом, и переживанием. То есть, образ — это внутренняя, феноменальная сторона акта выбора, так же как уравнение — его внешняя сторона.

Мы уже обсуждали, что разделение реальности на форму и поток, закон и жизнь, число и образ традиционно описывается как пара первоначал мира – Аполлон и Дионис. И в контексте нашего обсуждения их можно описать как различие между математическим соотношением и недифференцированным потоком образов: Аполлон — это мир как соотношение, Дионис — мир как образ.

Соответственно, в нисходящем потоке бытия сперва действует Дионисийское начало — чистое излияние энергии, порыв, рождение различий из недифференцированного потока, и лишь затем включается Аполлоническое — оформление, стабилизация, соотнесение, симметрия. А в обратном, познавательном движении — наоборот, сознание идет от аполлонического анализа к дионисийскому слиянию, где форма снова становится живой.

И тогда становится понятным, что, как говорили орфики, познание — момент, когда Аполлон и Дионис «смотрят друг на друга»: порядок осознает себя как живой, а жизнь — предстает как упорядоченная.

На более современном языке можно сказать, что Аполлоническое начало проявляется как форма, симметрия, инварианты, детерминированные уравнения – все то, что делает мир познаваемым, а Дионисийское — как поток, становление, флуктуации, нарушение симметрий, коллапс, эволюция и возникновение сложного – то, что делает мир «живым».

Тогда, как Аполлон — это счисление мира, то есть придание ему меры, формы и закона, то Дионис — это сам порыв мира к бытию, первозданное становление, которое еще не измерено, но уже живет. До того, как можно что-либо измерить, должно уже что-то быть, течь, различаться изнутри себя. Это и есть дионисийская стихия, первичный поток, ещё не оформленный в числа, но содержащий в себе всё их будущее. То, что физики называют «спонтанным нарушением симметрии», и есть дионисийский компонент мироздания, когда живое вырывается из строгой и идеальной формы, чтобы породить нечто новое.

Более того, само дифференциальное счисление — скорее аполлоническое (различение, локальная форма, закон), тогда как интегральное — более дионисийское (суммирование потока, слияние локальных вкладов в целое).

Дионисийское первоначало – это тот первичный континуум становления, где форма ещё не отделена от содержания, а его «Проистечение» отражает непрерывность, тогда, как дальнейшее «свершение» — определенную точку.

Соответственно, континуум — это  и есть такое проистечение, непрерывная ткань становления, где форма еще не отделена от содержания.

Таким образом, мир рождается во взаимодействии этих первоначал:

• Потока как непрерывной жизни становления, континуума энергии/переживания, в котором локально выделяются события и формы,
• Счисления — саморазвертывания соотношений: симметрий, инвариант, уравнений, то есть внутреннего порядка реальности как таковой.

Другими словами, важно видеть две онтологические модальности реальности: счислимость (как внутренний порядок соотношений) и потоковость (как непрерывное становление, дающее явление). При этом тогда, как Счисление устанавливает, что может быть и как может быть соотнесено, Поток обеспечивает, что это действительно есть и становится.

На первом этапе возникновения мироздания Дионис уже присутствует как предельная непрерывность, «вакуум возможностей», квантово-гравитационный фон без выделенных различий, тогда, как Аполлон еще не выделен как явная форма, и присутствует лишь как возможность симметрии. В дальнейшем космогенезе Дионис придает движение и новизну (континуум, флуктуации, необратимость), тогда как Аполлон создает каркас и повторяемость (симметрии, законы, инварианты).

В этом смысле Миф о первом Дионисе-Загрее, разорванном титанами, довольно точно отражает современные представления о возникновении и эволюции Вселенной. В этом мифе спарагмос (разрывание Диониса на части) и описывает то необходимое расчленение континуума, которое делает возможным дальнейшее счисление (фиксируемые соотношения), но при этом не уничтожает сердца-инварианта — того, что обеспечивает непрерывность идентичности мира вопреки его разрывам. Для пифагорейцев «сердце» Загрея — это числовая пропорция, музыкальная гармония, которая переживает разрушения и позволяет собирать целое заново, для платоников оно — эйдос/структура, сохраняющаяся через «поток становления», а на современном языке это — структурный инвариант (математическая форма), который «переживает» физические фазы и уровни.

При этом Орфическая традиция описывает Диониса-Загрея как форму (или ипостась) самого Зевса, тогда как Аполлон — это сын Зевса. Соответственно, Зевс в этой теологии — исходная тотальность, источник и вместилище всего космоса, аналог Единого/Логоса как полнота возможных соотношений и сил. Дионис при этом — это внутренняя, живущая форма Зевса, его энергия и континуум, из которого космос проистекает, само-жизнь Единого, способная становиться множеством.

 Аполлон как сын Зевса — это внешнее выражение, речь или, точнее, «артикуляция» Логоса, свет, число, пропорция, прорицание (логос в речи). Будучи «сыном», он возникает лишь после внутреннего порыва (Диониса) как оформляющее счисление, фиксирует инварианты (симметрии, меры, закон), и «утверждает» то, что «вылилось» из Диониса. Он «наводит порядок» в потоке, делает его познаваемым.

Соответственно, Орфическая практика — это собирание разорванного, призванная вернуть потоку целостность, встраивая его в форму. Потому у греков Дельфы были общим пространством: святилище Аполлона зимой «передавалось» Дионису; зимний дионисийский цикл (проистечение, смерть–возрождение) и аполлонийская ясность (пророчество, закон) сменяют друг друга как фазы одного дыхания.

С современной точки зрения также Большой взрыв — это старт расширяющегося континуума, за которым сразу последовали разрывы единой симметрии и закрепление отдельных фаз, что на орфическом языке точно можно передать сценарием спарагмоса, точнее, целого каскада спарагмосов (или ломки симметрий), когда происходил распад единой симметрии на подгруппы и отделение различных взаимодействий. А создание людей из пепла Загрея и титанов отражает «смешанную» природу человеческого сознания, поскольку люди мыслятся как «совместный» продукт титанической энтропии и божественной формы, в которой поток переживаний сочетается со способностью к счислению. Соответственно, познание мира — это его «сборка» после спарагмоса, в котором Аполлон (счисление) и Дионис (поток) изначально взаимно необходимы.

Таким образом, аполлоническое начало, математика — это первооснова реальности как грамматика инвариантов, а дионисийский поток — её речь, энергия становления, феноменальная плоть. Аполлон удерживает дифференцированную, разомкнутую, общезначимую форму, тогда как Дионис создает содержание, необратимость, спонтанность. Мир без счислимости — всего лишь хаос и шум, однако без континуума он — неподвижная косная форма. И настоящая жизнь космоса — только в их согласии, и всякий раз, когда физик открывает новый закон природы, а наблюдатель видит новый образ, можно говорить об одном и том же событии, когда континуум становится счислим, а счисление оживает в становлении. И именно учет обоих полюсов мироздания/сознания особенно важен для того, чтобы определить судьбу сознания в настоящее время, когда аполлоническое начало (ИИ) вновь начинает доминировать над дионисийским.