Астарот и Архонты

Астарот – это один из демонов, присутствие которых в настоящее время ощущается особенно отчетливо, более того, сама эпоха сделала инициируемую им манеру мышления «нормой». Мы живем среди экранов, пересказов, выжимок и мгновенных ответов, где любой вопрос тут же получает готовую форму, а любое переживание тут же превращается в комментарий к нему. Человек еще не успел прожить событие, а уже получил объяснение о нем; еще не успел созреть для смысла, а уже увидел «разбор» и «итог». В такой среде мудрость легко подменяется осведомленностью, понимание — владением терминами, внутренний путь — коллекцией правильных формулировок. И потому демон ложной ясности становится почти вездесущим, он сливается с общественными привычками, с культурным вкусом, с образом «адекватности», который общество поощряет и одобряет. Можно сказать, что зловонное дыхание Астарота становится самой атмосферой современности — тем холодным светом, при котором все вроде бы видно, и именно поэтому все меньше хочется идти дальше.

Его описывают как «великого герцога», ему приписывают командование сорока легионами, а иногда — обязанности адского казначея; при этом его «до-падший» чин трактуют по-разному, называя то серафимом, то престолом, словно сама традиция колеблется, к какой высоте отнести источник его влияния.

Мы уже обсуждали, что в разных системах Астарот описывается то как «служебный» властитель знания и искушений, то как одна из фигур верховного уровня, связанной с двором Люцифера. В «Истинном гримуаре» он появляется в качестве посланника Люцифера и получает географические привязки, включая власть над Америками; у иных авторов его роль проявляется через соблазн праздностью, когда человеку легче принять готовое объяснение, чем выдержать тяжелый путь к познанию и цену понимания. Отсюда же следуют и указания на традиционные средства противодействия — вплоть до закрепленного в поздней христианской демонологической линии заступничества святого Варфоломея и календарных соответствий, связывающих Астарота с августом.

Астарот – одна из великих сил, связанных с разумом, с логикой и с процессом выбора, одно из самых распространенных искажений аполлонического начала сознания. Как мы уже говорили, аполлоническое начало – это сам принцип различения, свет, благодаря которому мир вообще становится понимаемым: как набор данных и соотношений, способность отличать истинное — от кажущегося, направление от кругового хождения, путь от самоуспокоения.

в значительной степени из этого же первоначала выросла и архонтная рациональность: как сковывающая логика мира, как жесткая связанность среды, где законы и константы оказываются не способами познания, а методами принуждения — и человек постепенно начинает ощущать реальность как заранее детерминированную, как узкий коридор вероятностей, в котором все «уже решено» за него.

В такой среде Астарот может без труда найти себе «пропитание». Его  классические описания упоминают два важных аспекта — красоту формы и яд содержания. Он является как прекрасный, но холодный, ангел, рядом с ним — «ездовое» животное, змея, символ мудрости, также являющаяся знаком отравления; и — зловонное дыхание, то есть знание, у которого уже началось разложение. Эта вонь в ритуале ощущается вполне физически, словно гниет само пространство смыслов; и на этом фоне «приятный голос» демона становится инструментом паралича сознания, а поток доводов оказывается плотным настолько, что сознание просто теряет всякую способность отступить хотя бы на шаг и проверить, куда на самом деле его ведут.

Мы отмечали, что главной зацепкой для активации матрицы Астарота в сознании является не мысль как таковая, а желание узнавать. Любой демон всегда паразитирует на желании, на энергии мотивации. Поэтому внедрение Герцога ложного выбора начинается там, где сознание еще выбирает, ради чего оно думает. При здоровой аполлонической активности каждая мысль имеет свою цену, свой энергетический эквивалент во времени, сомнении, наблюдении, изменением себя, повторной проверке, готовности проживать неопределенности и оставаться живыми внутри неразрешенных вопросов. Астарот же предлагает ощущение мудрости без оплаты, ясности без труда, выводов без пути к ним.

Астарот почти всегда активируется тогда, когда возникает необходимость выбрать степень собственной живости: способность оставаться верным голосу своего сердца, сохранять человеческое участие, выбирать направление развития. На таких развилках ум способен построить доводы в пользу любого решения, и именно здесь демон подменяет критерии выбора. Вместо вопроса о внутреннем соответствии он подсовывает вопросы о безопасности и удобстве, о выгоде и «адекватности». И тогда выбор самопредательства делается так, что в нем почти невозможно усомниться, поскольку доводы так связны, причинность так очевидна, а вывод так похож на зрелость. Человек ощущает облегчение и даже гордость, поскольку решение выглядит безупречным и защищенным от стыда. Однако именно это облегчение оказывается впусканием демона, поскольку, хотя напряжение и снято, но рост запрещен, а сердце – предано. И потому после такого решения мир будто бы становится понятнее, но внутренний импульс к развитию — слабее. Способность любить, рисковать, созидать, оставаться верным постепенно ослабевает, при этом прочность и связность объяснений — крепнет. Человек принимается защищать свое самопредательство аргументами, превращая их в стену, за которой удобно не встречаться с тем, что он почувствовал бы, если бы позволил себе сомнение.

Так возникает его типичная подмена: логически обоснованный вывод, который закрывает путь к процессу переживания знания, его эмоционального ощущения. Он выстраивает цепи причин и следствий, подбирает факты, говорит на языке «очевидности», пользуется тем, что культура поощряет «объяснения», и постепенно подменяет понимание — описанием. Ум оказывается занят тем, чтобы уметь говорить о явлении или процессе, но при этом способность встретиться с явлением лицом к лицу ослабевает. Когда Астарот уверенно сводит любовь к химии, он лишает переживание права быть самостоятельным источником знания. Он превращает чувства – в ненужное или избыточное явление, и тогда мысль, даже оставаясь строгой, уже служит мертвому миру.

Зацепки, за которые он держится в сознании – это нескомпенсированное чувство собственной неполноценности, обида на мир, тайный стыд за свою неуверенность, потребность чувствовать превосходство над «наивными», страх показаться смешным, стремление отомстить реальности холодной ясностью.

Астароту обычно наиболее подвержены те, кто не умеет открыться своим чувствам, не доверяет им или боится их, и он пытается их компенсировать логикой и «пониманием». Когда человек боится собственных чувств или не умеет их выдерживать, у него развивается внутренняя потребность держать дистанцию от переживаний. И самый доступный способ для этого — превратить переживание в объект, дать ему название, классифицировать, разложить по причинам, объяснить происхождение, найти «модель». И снаружи это выглядит как зрелость и трезвость, но внутри обычно просто выполняет функцию обезболивания: чем лучше я объяснил, тем меньше мне нужно проживать.

А потому ловушка Астарота — не «логика» сама по себе, а замена контакта с жизнью — контактом с объяснениями. Человек начинает жить так, будто смысл уже извлечен, и ему остается только правильно его формулировать. В таком состоянии сознание начинает любить не мудрость, не ведение, а победу, которую ему вроде бы дает «правильное объяснение», поскольку матрица Астарота превращает познание — в способ самоутверждения. Этим объясняется и парализующий эффект его присутствия в ритуалах: сознание сталкивается с «идеальной аргументацией», и в нем возникает желание капитулировать, потому что капитуляция перед такой безупречной силой выглядит разумной.

Такая стратегия часто повышает риск и для вторжения Веельзевула, поскольку подавленные чувства не исчезают, они ищут выход, и нередко возникают «качели»: «я всё понимаю» сменяется вспышкой «мне плевать на вашу логику», эмоциональным бунтом, отказом думать и разбираться. И тогда два демона делят сознание по очереди: один замораживает чувства объяснениями, другой дополняет эту заморозку мутной эмоциональной волной.

Астарот чаще всего входит в сознание как тот, кто питает чувство собственной важности. Поначалу это выглядит как помощь, поддержка в мире, где слишком много неопределенности, слишком много внутренних колебаний, слишком много боли от собственных ошибок и чужой непредсказуемости. Он подсовывает сознанию вкус к мыслям как к убежищу.

Тогда, когда сознанию хочется опоры, хочется ясного света, в котором предметы стоят на местах, Астарот приносит удовольствие от объяснения. Человек произносит удачную формулу, находит «правильную» причинность, слышит умное толкование, и внутри разливается приятное чувство: теперь понятно. Это чувство поначалу мягкое, невинное, оно кажется признаком зрелости, способом перестать страдать от хаоса впечатлений и болтаться в бурях эмоций.

Дальше демон переводит потребность в понимании — в потребность в завершенности. Человек уже не ищет познание как путь, он ищет ту финальную точку, «разрядку», которая снимет напряжение. Так Астарот взращивает привычку «прятаться в понимании»: когда внутри становится тревожно, когда реальность требует усилий, когда предстоит выбор, сознание тянется к объяснению как к обезболивающему. Понимание (или его иллюзия) начинает выполнять функцию защиты, однако при этом незаметно мысль превращается в способ не жить.

Следующий шаг состоит в выходе за пределы переживаний: вместо того, чтобы наблюдать явления, человек начинает рассуждать о явлениях. Вместо того, чтобы слышать чувства, он рассуждает, «что такое чувства». Вместо того, чтобы проходить опыт, он рассуждает, «можно ли доверять опыту». Такой подход выглядит философским, и поэтому кажется достойным, но по факту он изымает сознание из непосредственного контакта с действительностью и помещает его в бесконечный цикл определений, где легко сохранять ощущение интеллектуального превосходства.

На следующем этапе Астарот создает бесконечные потоки обоснований и доводов, они идут один за другим, связаны, красивы, внешне безукоризненны. И их так много, что сознание просто не успевает остановиться и проверить, где в этой цепи спрятана подмена. Так он формирует зависимость от авторитетного вывода, ум все больше начинает ценить не верность (поскольку прямого опыта, непосредственных переживаний, которые могут проверить достоверность, становится все меньше), а убедительность, уже не глубину, а безошибочную связность.

И на этом этапе развивается постепенное охлаждение чувств. Астарот не разрушает эмоциональную сферу мгновенно, он не атакует ее до тех пор, пока не получает полной власти над сознанием; на ранних этапах он постепенно внушает представление о ее несовершенстве, неполноценности. Он постепенно выставляет ее второстепенной, затем «сомнительной», затем мешающей. Он приучает сознание смотреть на переживание лишь как на сырье для анализа, как на объект, который следует разобрать и объяснить, но к которому лучше не приближаться слишком сильно. Возникает особое удовольствие в том, чтобы наблюдать собственную боль снаружи, как будто она принадлежит другому. И это, конечно, дает временное ощущение свободы от страданий. Затем постепенно внутреннее участие слабеет, близость начинает казаться «химией», любовь — набором реакций, верность — социальным конструктом. И тогда Астарот закрепляется особенно прочно, поскольку его безукоризненная логика начинает оправдывать любое предательство как разумный (или даже неизбежный) выбор. В этом и есть его власть над выбором: он выдает отступление — за необходимость, когда возможность любого другого шага кажется инфантильной фантазией. Внутренний голос, который говорил бы о любви, о верности, о достоинстве, о созревании, клеймится как «простая биохимия» или «проекция». После этого внутренний выбор перестает быть действием свободы, и становится —  методом самозащиты, где сознание доказывает себе, что у него не было иного выхода. Астарот питается именно той энергией, когда сознание отказывается от жизни и называет это — мудростью.

Со временем его присутствие становится внутренним комментатором. Человек открывает книгу, слушает лекцию, смотрит на чужую судьбу, переживает собственный провал — и тут же внутри вздымается поток объяснений. Эти объяснения могут быть умными, начитанными, верными по деталям, но их дефект проявляется в результате: после них исчезает импульс действовать, уменьшается способность любить и сострадать. Жизнь превращается лишь в тему для рассуждения, нарастает отказ от участия в жизни, кажется, что достатчно того, что «я понимаю, значит, я контролирую».

В мире, где так высоко ценится «компетентность» и «аналитичность», человек, пораженный Астаротом, часто получает подкрепление. Его слушают, ему верят, его цитируют, его считают трезвым и благоразумным. У него появляется статус, который, правда, становится вторым крюком демона, поскольку теперь отступить от своей ледяной ясности — значит потерять лицо. Поэтому он начинает охранять собственную схему мира как собственность. Он спорит, доказывает, высмеивает «наивных», раздражается от живой многозначности, презирает то, что не укладывается в линейную причинность. Так Астарот превращает желание знать — в желание властвовать над тем, что считается знанием.

Современная цифровая среда усиливает этот процесс в разы. Она поставляет бесконечные «готовые выводы», пересказы, тезисы, объяснялки. Человек получает завершение запроса быстрее, чем успевает созреть опыт, который мог бы этот вопрос действительно разрешить. Потоки информации идут плотным потоком, в котором всплескивают удовлетворения: теперь понятно. В результате рождается стиль существования, где человек живет внутри чужих выводов, собирает их как коллекцию, выстраивает на них базу своей личности, однако реального внутреннего развития при этом почти не происходит. А вот Астарот в этих условиях получает массовое поле питания: поклонение ясности, культ аргументов, привычки подменять переживание реальности — ее описанием.

Постепенно в сознании вырастает внутренний цензор, подчиненный демонической матрице. Этот цензор отбрасывает все, что требует времени, эмоций и неопределенности. Он требует доказательств там, где нужна вера, требует схем там, где нужна интуиция, требует гарантий там, где необходим риск. Сознание начинает бояться живого шага, потому что живой шаг всегда несет возможность ошибки. А Астарот предлагает «безошибочность» в виде идеального рассуждения, и, конечно, его жертва выбирает рассуждение, поскольку оно всегда безопаснее.

Так часто происходит в любви, когда человек чувствует, что живое присутствие рядом с другим требует взрослости, ответственности, терпения, способности слышать и менять себя. Астарот же подсовывает ему набор объяснений, где предательство становится рациональным: «мы несовместимы», «любовь — химия», «страсть проходит», «надо думать о будущем», «я выбираю себя». И хотя эти идеи могут быть частично верны, но они переводят жизнь из состояния кипения – в плоскость рационального, и затем остается лишь холодная пустота, которую снова приходится объяснять — и так демон получает свой второй круг власти.

Еще одним следствием одержания Астатротом является тщательно скрываемое глубокое чувство внутреннего одиночества, которое рождается не из отсутствия людей рядом, а из отсутствия участия. Когда мир становится полностью объяснимым, он перестает быть встречей. И тогда люди превращаются в наборы мотиваций, любовь — в биохимию, смысл — в полезность, вера — в психологический костыль. Человек может выглядеть сильным и собранным, но при этом внутри него нарастает холодная пустота. Эта пустота и есть окончательная печать Астарота: сознание все лучше ориентируется в описаниях и все хуже узнает жизнь.

Слов становится больше, внутреннего движения — меньше. Объяснения приходят мгновенно, и чем больше сознание гордится своей «трезвостью», тем легче Астароту удерживать его в клетке окончательных выводов, где понимание уже получено, поэтому расти как будто незачем.

Таким образом, матрица Астарота, как и многих других демонов царства неведения, вырастает из искажения аполлонического начала. Он — та тень, которая вырастает там, где различение становится самоцелью. Аполлон как принцип создает счисление ради жизни, ради верного шага, ради ответственности. Астарот же выстраивает логику ради расчленения, ради власти над картиной мира, ради отмены беспокоящей тайны как условия роста. Поэтому его мудрость холодна: она отменяет участие, она требует, чтобы переживание подчинялось понятным схемам. Если в потоке Диониса жизнь переживается как поток непосредственного присутствия, то под властью Астарота присутствие подменяется комментарием, и этот комментарий объявляется более реальным, чем то, что комментируется.

Поэтому понятно, что Астарота часто описывают как одно их проявления или ликов Великого змея – Нахаша. И в этом он сближается с еще одной группой сил, также выросших из ложной ясности – с Архонтами. Они относятся к миру как к субстрату и к полю распределения возможностей.

Мы уже говорили, что, тогда, как в режиме творчества и перехода через Грань сознание уязвимо для привратников, в «стационарном» режиме, где человек пользуется ресурсами реальности, он оказывается в поле гемармена и архонтного управления; при этом демоническое влияние проявляется  порабощением желаний, а архонтное — в параличе воли.

Соответственно, тогда, как Астарот придает сознанию стремление к ложной ясности, Архонты создают мир, в котором ложная ясность становится базовой валютой существования. Сходство их влияния ощущается как «закрывание горизонта»: в сознании сужается пространство живой потенциальности, растет ощущение, что больше нечего искать. Архонты формируют среду, где человеку постоянно навязываются стандартные траектории и заранее «прописанные» роли, а Астарот нашептывает, чтобы человек выбирал эти траектории как будто по собственной мудрости. В результате внешняя заданность превращается во внутреннюю добродетель, и человек начинает защищать собственную несвободу как признак зрелости.

Таким образом, Архонтное влияние формирует внешнюю неизбежность: правила, процедуры, константы, стандартные маршруты, алгоритмические нормы, в которых реальность строится как механизм, требующий обслуживания. Астарот же формирует внутреннее состояние неизбежности: объяснения, которые выставляют этот механизм как «единственно разумный», и объяснения, которые заранее оправдывают отказ от живого переживания и от долгого пути к мудрости. И тогда, как Архонты удерживают сознание в заданной траектории; Астарот культивирует удовольствие от самой идеи заданности, которая выглядит как зрелость и здравый смысл.

Астарот дарит ощущение контроля через знание терминов и глосс. Он подменяет зрелость знанием определений. А архонтная сторона наращивает «механизацию» жизни, технократизацию, угасание творческих импульсов, перераспределение человеческой энергии в пользу Правителей.

Несложно заметить, что, несмотря на схожесть влияния, конкуренции за энергию при этом почти не возникает: Архонты направляют своим «подопечным» энергию, которая связана с продолжительной жизненной деятельностью: привычки, распорядки, зависимость от систем, вовлеченность в инфраструктуру, где воля медленно истончается и начинает воспринимать бессилие как норму. Астарот же питается тем, что связано с внутренним оправданием этого положения, когда человек объясняет себе собственное истощение как «объективную реальность», собственное охлаждение — как «трезвость», собственную духовную слепоту — как «критическое мышление». Он придает человеку ощущение интеллектуальной победы именно в момент внутреннего поражения, тогда, когда психокосмос разбалансирован и «истекает кровью». Энергия, поставляемая Архонтам – это жизненная сила, которую можно было бы потратить на полное проживание, извлечение и запечатление опыта, а «пища» Астарота – это нереализованное желание жить, энергия задушенных эмоций и чувственных порывов, подмененных «холодным» рассудком. В этом союзе Архонты получают управляемого исполнителя, а Астарот — потребителя объяснений, который добровольно признает объяснение более ценным, чем развитие себя.

Архонты усиливают потребность в предсказуемости, поскольку предсказуемость важна для устойчивости механического мира; Астарот же предлагает предсказуемость в виде окончательных выводов и «раз и навсегда» расставленных смыслов. Архонты превращают жизнь – в процедуру, технологический процесс, а Астарот выдает эту процедурность — за мудрость. Именно в этом смысле «зловонное дыхание» Астарота — это запах знания, которое перестало вести, которое больше не питает жизнь, а лишь консервирует трупы.

Контакт с носителем Астарота оставляет ощущение закрытой двери: видно, что хотя ясность в нем присутствует, движения жизни — нет. И чем острее становятся его мысли, тем  беднее жизнь. В таком человеке почти всегда развито презрение к «наивным» и странная гордость за собственную холодность.

И если Астарот удерживает от проживания жизни, то Архонты не дают даже начать, они гасят сам внутренний огонь сознания, а воля под их влиянием предпочитает безопасное повторение, и мир кажется «слишком прочным», чтобы в нем мог возникнуть новый импульс.

Противостояние Астароту всегда связано с возвращением достойной цены познанию. Необходимо вернуть познанию процессуальность, функцию пути, на котором выводы проверяются жизнью, а понимание увеличивает способность любить, выбирать, отвечать, выдерживать, а не только увеличивает способность спорить. Аполлоническому началу следует вернуть его законное место, когда различение служит реальности и душе; и тогда Астарот теряет почву, поскольку его пища — иллюзия уже достигнутой мудрости.