Сила потребительства, жадность и желание обладать как искажение одной из исходных сил мироздания – притяжения – является одним из базовых дестракторов, препятствующих гармоничному развитию сознания во всех проявленных формах.

При этом, в отличие от демонических проявлений этой силы, архонтная алчность – это «вшитое» в саму природу воли свойство, которое не воспринимается как нечто порочное или негативное, и в этом – его особенная опасность. Именно поэтому гностическая традиция и выбрала для описания соответствующего Архонта классический образ извечного врага богов – Тифона, выступающего одновременно как «Отец монстров», так же, как Лилит (Ехидна), выражающая силу обладания в аспекте желаний, является их «Матерью».

Тифон как воплощение архонтной алчности — это особый «структурный режим» направленности воли, в котором изначальная сила притяжения искажается в волевое присвоение. В норме аттракция ведёт к уподоблению и интеграции на пути: «принять — стать соразмерным — преобразиться и превзойти». Архонтная же алчность переводит этот вектор в другую «систему координат»: «взять, не становясь подобным», превратить поток — в запас, живое — в склад, а отношение — в «актив». «Ресурсная» идеология, стремление к обогащению ради самого обогащения, идеализация богатства и нормализация алчности – все это проявления активности Тифона.

Потому Тифон и проявляется как дестрактор в стихии воли и в феноменологическом аспекте: он как бы «нормализует» безудержное присвоение как «рациональный порядок вещей», превращая нехватку чего-либо и страх потерять имеющееся — в базовый фон «естественного хода событий».

В сознании Тифон использует два основных рычага для направления к рассеянию энергии – стремление к победе и страх потери. С одной стороны, под воздействием этой матрицы происходит подмена достижения – материальными свидетельствами – приобретением дорогих или статусных вещей, накоплением богатства и другим внешним признакам «успеха». При этом становится неважным, насколько честным и внутренне обоснованным было это приобретение, сам факт обладания становится источником подкрепления. С другой стороны – страх «быть обделенным», тревога от не-обладания тем, что всей рыночной системой провозглашается «необходимым», что «стыдно» не купить, что «страшно» потерять.

Архонтная природа, гемармен, всегда является «внутренней» частью проявленного мира, она никогда не воспринимается как навязанная или чуждая. Там, где действует Тифон, энергия течения системно удерживается такими встроенными в сознание механизмами контроля, и при этом «доступ» к чему-либо становится важнее содержания: накопление, коллекционирование, инвентаризация и складирование становятся самостоятельными ценностями.

При этом воля перестраивается с двигателя развития на влечения владения и беспокойство о том, «сколько накоплено? как защищено? что ещё следует удержать на всякий случай?» Именно поэтому архонтная алчность редко идентифицируется как нечто лишнее или деструктивное; она маскируется под «успешность», благоразумие, предусмотрительность, экономию. Человек ощущает себя реализованным, трезвым и аккуратным, хотя фактически фокус его внимания смещен с самореализации — на накопление. В феноменологическом опыте это распознаётся как сужение поля возможностей, при котором живой процесс подменяется консервацией, «поток» — «резервом» а ценность любого взаимодействия  оценивается только по приносимым им ресурсам.

Классический образ Тифона оказался удивительно точным как отражение этой силы. Его змеевидность и гигантский масштаб описывают «всесторонний» охват среды: кольца, обвивающие мир, — это прочное удерживание, скручивание потоков энергии и сознания в спирали обладания. Родство Тифона с Ехидной (Лилит) указывает на комплементарность воли-к-владению и желания-к-обладанию: «отец» задаёт форму и способы, в то время, как «мать» умножает производные сущности, — монструозные именно потому, что они рождаются без соответствия размеров сосуда – тому, что он пытается вместить. Ещё одно ключевое соответствие — эпизод кражи Тифоном «жил-сухожилий» Зевса, которое означает лишение творческого, божественного принципа его двигательной силы. Архонтная алчность делает именно это с каждым субъектом: она вынимает «жилы», то есть – реальные мотивы из поступков, оставляя только способность удерживать и блокируя – способность к превосхождению; в итоге воля консолидируется только на удержании, а не на эволюции или трансформации.

Там, где активен Тифон, человек начинает считать «победой» не процесс, а результат, выраженный в предмете обладания. Успех для него измеряется тем, что можно показать, зарегистрировать, подсчитать. Победитель чувствует себя таковым не потому, что стал лучше, а потому что имеет — статусную вещь, символ, или просто заметно большее количество богатства. Так «радость становления» подменяется «радостью обладания», и воля постепенно теряет свою двигательную природу, превращаясь в сторожа склада. В результате сама структура сознания перестраивается под архонтные потребности: смысл действия исчезает, а на его место встаёт страх потерять и жажда ещё немного «добавить».

Образы стихии и погоды в античных образах Тифона также можно рассмотреть как описание его архонтной активности: «буря», «тайфун» — это не только разрушение, но и турбулентность, благодаря которой среда постоянно «беспокоится», «тормошится», и потому постоянно требует страховки, резерва, двойного закрепления.

В социальной сфере это проявляется в культах «эксклюзива», моды и дефицита, ценности обладания хабами, проливами или воротами, где главная доблесть — контролировать проход, а не создавать содержание.

Можно выделить три важных признака высокой активности в сознании матрицы архонтной алчности:

• На уровне сознания – сужение кругозора, отождествление приобретения чего-то – с достижением успеха, когда планирование ради «страховки» вытесняет развитие; развивается ощущение, что «жить начну после ещё одного приобретения».
• На уровне речи – обилие лексики типа «доступ/лимит/положено/на всякий случай».
• На уровне тела — фоновое напряжение удержания (напряжены челюсть и плечевой пояс), неспособность «отпустить» даже завершённое.

Так формируется вполне привычная для проявленных миров «экономика собственности», в которой всё подлежит маркировке, всё — чьё-то, и даже невидимое и неосязаемое все равно требует регистрации и страхового покрытия. Из такого отношения следует и иллюзия безопасности, которая утверждается на фоне нарастающего ощущения внутренней несвободы: чем больше закреплено, тем меньше свободного живого пространства для развития и самореализации.

При этом необходимо помнить, что Тифон классической мифологии и Тифон как Архонт в гностической системе — фигуры аналогичные, но не тождественные. Античный Тифон — космогонический противник, буреобразный «враг богов», действующий в сценариях теогонии. Архонт Тифон — это сила межмирья, закон среды, переводящий аттракцию в присвоение и привязывающий волю — к экономике накопления. Первый — сила становления космоса, второй — олицетворение особого режима бытия. Гностики избрали образ Тифона – противника Зевса, Бога порядка, чтобы использовать эмоциональные и визуальные возможности древнего сюжета для описания такого способа организации мира, в котором удушающие живое сознание «кольца» мании обладания — «естественная» норма.

Тифон как архонтная сила жадности противоположен Зевсу как силе порядка, поскольку они совершенно по-разному управляют движением силы. Тифон абсолютизирует присвоение, а значит — останавливает циркуляцию и сужает мир до уровня склада или сейфа. Зевс же, напротив, олицетворяет меру и распределение (номос, дике): его молния — способ приведения к гармонии, где энергия течёт по логосу, гармонично отдается и принимается, поддерживая целостность космоса.

Идентификация активности Тифона в сознании начинается с различения чувства «меры» и зудящего стремления к «запасанию». Там, где существо стремится к тому, что необходимо и достаточно для его жизни и развития, архонтное влияние ослабевает; там же, где чувствуются влечения типа «обладание равно достижению» или «ещё немного — и будет достаточно», она усиливается. Там, где деятельность включает обязательные этапы отдачи, причем не обязательно материальных ресурсов, а и времени, знаний, творчества — воля возвращается к первичной аттракции, то есть к уподоблению, преображению и превосхождению. Там же, где всё превращается в складирование, накопление (ресурсов, знаний, идентификаций и так далее), Тифон укрепляет свои путы и превращает стремление к победам или благоразумие — в несвободу.

Описание архонтной алчности в образе Тифона позволяет увидеть, что стремление к обладанию как дестрактор воли действует в притяжении, лишенном меры и подходящих сосудов, и потому неизбежно сворачивается в маниакальное присвоение. И пока воля соглашается на этот порядок как на «естественный», кольца Змея остаются сомкнутыми.

Разрывается же их сцепление только возвратом к умеренному притяжению: «взять, чтобы стать — и стать, чтобы отдавать», иначе любой рост превращается в склад Тифона. Соответственно, уменьшение власти Тифона состоит не в запрещении собственности, а в четком различении владения как ответственного попечения от владения как самоцели.