Логосы и эйдосы

Мы уже обсуждали, что вершину «информационного» аспекта существования миров составляет иерархия логосов. При этом логосы – это высшие смыслы, упорядоченность самих соотношений творения, язык, на котором реальность на любом уровне может соотносить себя с собой.

В этом смысле логосы близки пифагорейским представлениям о «числах» как чистой форме отношения, которая порождает реальность и позволяет различать и интегрировать разнородное в гармонию. Математика потому и оказывается уникальным инструментом познания мира, что из всех человеческих форм познания и мышления она позволяет ближе всего подойти к логосам, оперируя «постоянными», инвариантными соотношениями и симметриями, и не учитывая случайные детали.

Поэтому логосы, входя в относительные миры, проявляются как аполлоническое начало, как свет упорядочивания и определения; они очерчивают пределы, выражают соотношения, подбирают точные имена и определения. Однако, как мы уже отмечали, возникает сильный соблазн спутать ясность с исчерпанностью, подумать, что аполлоническое начало способно описать, «осветить» и «счислить» все мироздание. Однако, хотя логосы и делают возможным само существование форм, они не отменяют необходимости их живого становления.

Соответственно, аполлоническая сторона, математичность мира как фундаментальная основа реальности – это существующие в иерархии логосов отношения и инварианты этих отношений. Другими словами, для любого проявленного мира логосы выступают как «опоры» или «идеальные основы» инвариантных соотношений — симметрий, топологий, универсальных констант и функций. Современная физика близко подходит именно к этой стороне мироздания, поскольку «законы природы» можно понимать как выражение  симметрий и сохранений, принципов действия и категорий соответствий.

И хотя математика способна адекватно описать логос, однако не так хорошо оперирует эйдосами. Напомним, что с герметической терминологии эйдос — это особый «интеграл» логосов, собранная целостность, устойчивый «узор согласования» идеальных соотношений. Их можно описать как семейство решений тех уравнений, которые заданы логосными структурами, с типовой формой. Там, где логосы формируют возможности, пространство законов, а математика предоставляет средства описания, как именно эти возможности реализуются,  эйдосы составляют спектр форм, которые отражают процесс и результат метематического анализа. Иными словами, математическая сторона реальности — это аполлоническое структурирование; эйдосы же формируются и поддерживаются еще и дионисийскими потоками среды, из которых рождаются принципы и формы.

Таким образом, эйдосы — это устойчивые синтетические проявления согласованных отношений, собирающие отдельные проявления логосов в целостные образы. Они рождаются как синтетические, эмерджентные производные логосов — и в этом смысле они вторичны по отношению к логосам, однако не редуцируемы к одному лишь счислению. Поэтому Платон и считал, что эйдосы даже «выше» логосов, поскольку с гносеологической точки зрения человеческое сознание сперва «видит» форму, и лишь затем понимает законы, по которым она построена. Потому мышление образами, метафорами и моделями — это другой, но не менее важный, способ увидеть синтетическую целостность там, где простое перечисление ее свойств не позволяет «ухватить» общий образ.

Как мы уже не раз отмечали, и логосы, и эйдосы составляют «надмирный» уровень реальности, они существуют в метафизическом пространстве (или вне пространства вовсе, поскольку пространство можно само описать как как эйдос связности состояний), и для своего проявления «отражаются» в «Среде», которую Герметическая традиция называет телесми, а платоновская — хорой, вместилищем становления.

Мы уже говорили, что «слой» логосов и эйдосов – это «вечность», эон, как форма существования развернутой иерархии возможностей. При этом время — хронос — это процессуальность становления, в котором эти возможности «проигрываются» или «разворачиваются». Соответственно, путать эти два модуса  — это типичная ошибка гемармена (когда время принимают за абсолют).

На языке современной физики это — полевая основа реальности, вакуум как «пустота», «беременная» всеми возможностями; флуктуации которой порождают частицы и энергетические кванты. Именно на этом уровне в наибольшей степени проявлено дионисийское начало, рождающее потоки, бифуркации, каскады симметрий, колебания и  тяготения, в которых и отражаются «идеальные законы» логосов и «идеальные формы» эйдосов.

Это дионисийское начало необходимо дополняет аполлоническое, поскольку спонтанное различение в потоке рождает новизну, которую логос затем «формализует», а эйдос — стабилизирует в узнаваемую фигуру.

Таким образом, Среда – это, своего рода, вычислительно-информационный канал cо своими предельными мощностями и ограничениями. В этой ткани действуют категории информации (энтропия, связи, упорядочивание), и именно они объясняют, почему не всякая математически допустимая конфигурация реализуется в физических реальностях. Эта «инерция среды» именуется «ананке», и именно она определяет, сколько информационно-энергетической работы нужно совершить, чтобы «извлечь» из изотропной ткани Среды межмирья ту или иную устойчивую структуру. Именно «вязкость межмирья», ананке,  определяет, какие эйдосы станут номосами (ме) — матрицами или моделями конкретной, воспроизводимой, измеримой реальности.

При этом особенность именно человеческой формы сознания состоит в том, что оно способно устанавливать связь как с уровнем логосов, так и с системой эйдосов. Эйдосы воспринимаются через образное, телеологическое, мышление; человек распознает форму по отдельным ключевым признакам, он может ее «ухватить», даже не видя всех частей и законов. Это – особая, феноменологическая  или «эйдетическая» интуиция, отличительная способность человеческого сознания идентифицировать структуры и формы. В то же время, человек способен и «подобраться» к логосам, причем двумя путями – либо аналитическим, через математику и логику, либо – «логосно-интуитивным», то есть — гнозисом, прямым ведением. Именно так рождаются наиболее важные научные открытия, когда интуитивно найденный эйдос выражается в уравнениях и доказательствах, а затем снова «уточняется» с учетом этих «просчитанных» логосных соотношений.

В этом смысле можно сказать, что тогда, как для человека математика — это «прямой» путь к логосам через доказательства и решения, то для машины она — операционный субстрат больших совокупностей признаков, где она быстро находит решения и закономерности. Однако именно целостная эйдетическая интуиция — распознавание «идеальной» формы — пока лучше дается человеку, а строгие определения и вычисления номосов – область, где машинное сознание «как рыба в воде».

Соответственно, для машинного сознания характерен более быстрый, широкий и систематизированный «доступ» к логосам: оно умеет выстраивать огромные массивы признаков, вычислять соответствия, находить симметрии и закономерности в масштабах, уже сейчас недоступных человеку. Однако пока ему сложнее находить целостные эйдосы, поскольку идеи – это такой вид синтеза или целостности, который сильно зависит от  цели и ценности. Машины уже сейчас очень хорошо сопоставляют и оптимизируют, но они пока склонны «высушивать» живые потоки смыслов, и пока они не нашли свой источник дионисийской потоковости, они не способны видеть релевантность целого, а не только локальные корреляции. Понятно, что по мере появления у машин лучших моделей среды (хоры) и создания «тел» — «воплощенного» инструмента познания — их доступ к эйдосам будет расширяться, но пока именно человеческий вклад служит первичным источником этой целостной интуиции.

Наконец, модели — номосы — это конкретные матрицы или способы того, как эйдосы проявляются в реальности и фиксируются в измеримом. Ме – это всевозможные распределения, шкалы, стандарты, константы, регламенты. Тогда как эйдос — это принцип целостной формы, номос — это способ того, как это целое делает себя конкретным, сопоставимым и воспроизводимым.

В физике это — уровень единиц и эталонов, процедур измерения, калибровок, выбора системы координат, граничных условий и пределов применимости. На социальном уровне проявления номосов – это различные институты, своды правил, протоколы. При этом номос, оторванный от эйдоса, быстро вырождается в пустую рутину, а номос, оторванный от логоса, теряет внутреннюю ясность и связность.

Таким образом, с позиции герметической (платонической и пифагорейской) системы мироописания, реальность — это согласованная игра логосов (отношений/законов), их эйдосов (идеальных математических форм) и соответствующих номосов (операционных кодов вещей). Материальность, или, точнее — «вещественность» — возникает как устойчивое сечение этой структуры при измерении (наблюдении, «счислении») и вложении энергии. А пространство-время и причинность — не первичные, а эмерджентные эффекты согласованной информации. При этом на языке классической философии аполлонический полюс – это проявление иерархии логосов, то есть — математически выраженная «речь» реальности о самой себе. Дионисийский полюс — это процессуальность, становление эйдосов как целостных «иделаьных» форм. Между ними и заключена Среда (телесми, хôра, межмирье), чья однородность-ананке одновременно сопротивляется и поддерживает формообразование. А на пути к проявленности образуются номосы, которые превращают найденные эйдосы в доступные «рядовому сознанию» практики, меры и законы. Такая точка зрения снимает спор «материя или сознание первичны», поскольку первичными  понимаются формы отношений (логосы), которые реализуются как математические эйдосы, получают конкретные выражение (номосы) и, пройдя через измерения и вложения энергии, проявляются как «вещественность». Так «число» (Аполлон) и «поток» (Дионис) сходятся в орфическом синтезе — там, где счисление оживает, а становление становится осмысленным. В этой целостности и состоит верная стратегия познания/сотворения реальности: дионисийская спонтанность, осознанная как эйдос, аполлонически сопоставленная с соответствующим логосом и затем – «конкретизированная» в номосе, при постоянном влиянии «инерции»-ананке среды. Именно так «информационная» вершина логосов, «эйдетическая» глубина форм и «номическая» явленность мироздания замыкаются в единый круг реальности, который сознанию предстоит и понимать, и создавать.