Жизнь как Великий Аттрактор. Элевсинские мистерии

В конце Кризиса бронзового века, когда человечество пыталось найти для себя новые способы осознания себя и своего места в мире, пра-греческая цивилизация выстроила две уникальные трансформационные системы, направленные на обретение целостности сознания. Именно в это время в восточной части Балкан развились Орфические мистерии, которые, как мы обсуждали, были направлены на синтез аполлонического (разумного, рационального) и дионисийского (стихийного, потокового) первоначал, а на западе Пелопоннеса выстраивалась не менее  целостная и эффективная Элевсинская система.

Элевсинские таинства — это древнейший и самый устойчивый мистериальный культ Эллады, проживший почти полторы тысячи лет и ставший настоящим сердцем греческой «религии души».

Корни культа Деметры в Элевсине уходят в микенскую эпоху (XIV–XIII вв. до н.э.), когда на месте будущего Телестериона существовало доэллинское святилище великой Богини жизни и плодородия. Элевсин тогда был самостоятельным полисом, а культ Деметры — локальным, материнско-хтоническим.

В архаический период между Афинами и Элевсином разгорелась война, в которой погибли цари обоих полисов: афинянин Эрехтей (по воле Зевса) и элевсинский правитель (Иммар или Эвмолп). В итоге возник особый союз, где Элевсин вошел в состав Аттики, но сохранил свою культовую автономию. И уже тогда древние жреческие роды Эвмолпидов и Кериков стали полноправными хозяевами мистерий, несмотря на то, что Афины стали политическим центром.

В VIII–VI вв. до н.э. сформировалась «каноническая» форма мистерий, была выстроена четкая ступень посвящений — от «затененных» (μύστης) к «просветленным» (ἐπόπτης), и тогда же возник строжайший запрет разглашения всего касающегося Мистерий.

В V в. до н.э., при Перикле, главное помещение мистерий — Телестерион –был перестроен архитектором Иктином: он стал огромным залом, рассчитанным на тысячи посвящаемых. Именно тогда мистерии стали панэллинским центром, к которому стремились не только афиняне, но и греки из других полисов.

В классическую и эллинистическую эпоху в мистерии были посвящены многие деятели культуры, среди которых были и философы: Платон, вероятно Аристотель, Плутарх, и поэты: Эсхил, Софокл, Пиндар, и политики: Перикл, Солон (как минимум — покровители и участники); а позднее — римские и эллинистические правители.

Во времена Рима Элевсин получил особое покровительство императоров. В мистерии были посвящены Октавиан Август, Адриан, Марк Аврелий, позднее Юлиан Отступник. Август, будучи посвящённым, поддерживал святилище и одновременно ограничил доступ к мистериям для обычных римских сановников, подчеркивая особый статус императора. Адриан и Марк Аврелий финансировали восстановления комплекса, Юлиан пытается сделать Элевсин одной из опор возрождаемого им «эллинского благочестия».

Внутренний смысл всех эллинских мистерий — элевсинских, орфических, дионисийских, кабирических — сводился к стремлению «собрать» душу, вернуть ей настоящую целостность и тем самым обрести бессмертие. Греки осознавали, что обычная человеческая «психика» — раздроблена, подвержена распаду, и после смерти подвергается тому же рассеянию, что и тело. Согласно этим представлениям, душа «как она есть» у обычного человека — не бессмертна; бессмертен только собранный, интегрированный, очищенный её центр.

И именно ради этого и создавались мистерии.

С точки зрения греческой онтологии, «душа» человека состоит из нескольких уровней, во многом аналогичным древнеегипетским «хеперу»: псюхе — витальная душа, дыхание (смертно); менос / тимос — страстная, реактивная душа (смертна); ноус — умственное, ясное начало (может быть бессмертным, но только после очищения); эйдолон — тень, образ души, который бродит в Аиде (тоже неустойчив); даймон — высший проводник, который редко доступен человеку.

При этом «обычная» душа после смерти распадается: часть ее уходит «в тень» (эйдолон), часть растворяется в общем духе, часть умирает окончательно. Это — судьба «непосвящённых».

Мистерии же были направлены на «сборку», реинтеграцию такой распавшейся души, на объединение психики в единый сосуд. Для этого они использовали разные вариации общего Мифа о смерти и возрождении, переживания символического умирания и последующего возвращения преображенной, нашедшей свою целостность, души. В ходе этих переживаний сознание приобщалось к божественному, вступало в контакт с уровнем бытия, который не подвержен распаду, и обретало внутреннее «зерно», способное пережить Аид, то, что пифагорейцы называли «σπέρμα αθανασίας» — «семя бессмертия».

Именно этот «зерновой» — трансперсональный аспект сделал мистерии универсальным инструментом спасения, независимо от конкретной ритуальной формы.

И в этом смысле для классической Эллады Элевсин стоял на абсолютной вершине. Да, имели огромный вес Орфические и Дионисийские мистерии, но именно Элевсин обладал абсолютным авторитетом как «мост» к посмертному благу. Для эллинов он был центральной дорогой к бессмертию души, гарантом того, что психика — этот «распадающийся сосуд» — может быть собрана в единый центр.

Может показаться парадоксальным, что вершиной мистериальной традиции стал именно Элевсин, основанный на «материнском» мифе, поскольку в современном дискурсе материнское начало обычно ассоциируется с порождением, растворением, вовлечением в потоки природы или возвращением в недра земли, а вовсе не с центрированием, которое обычно воспринимается как функция «отцовского», солнечного, аполлонического принципа.

Однако с позиции древних эллинов именно материнское начало дает наиболее глубокий центр. Деметра — это не растворяющая Великая Мать, а Богиня Закона, проходящая через утрату, восстанавливающая порядок и таким образом возвращающая души к жизни. Другими словами, сила Элевсина — это женское, которое собирает распавшееся, и с этой точки зрения центр — это результат притяжения, удержания, которое и рассматривается как функция «Матери». Женская ось Деметра–Персефона, выступавшая основой мистерий, переживает распад (как Дионис), восстанавливает форму (как Аполлон), однако в дополнение к этому – еще и удерживает обретенное. Материнская сила в Элевсинских таинствах — это сила притяжения, собирающая части души в центр. Это — женское как гравитация, как сохранность памяти, как удержание. И именно оно способно принести бессмертие как несокрушимую целостность, не поддающуюся распаду.

Элевсинские мистерии как путь обретения целостности часто сравнивают с египетским мифом об Осирисе и Исиде. И на уровне мистериального механизма — это действительно две версии одного и того же пути души к целостности через распад, поиск, собирание и возвращение. При этом в обеих системах женское — это особое организующее поле, создающее возможность для воссоздания вечной структуры (тела Осириса, души посвящённого, цикла природы). И с обеих позиций человеческая душа обретает свою вечность, когда ее «части» собраны в новую, несмертную конфигурацию. И Египетский путь рассматривает целостность души как единство тела, собранного воедино, восстанавливаемый объект, далее существующий в вечности.  В Египте не существовало отдельной «материнской» мистерии, поскольку сама египетская религия целиком была материнско-хтонической по структуре. В Греции же женское начало требовало отдельной мистерии, чтобы утверждать свою силу. Для греков душа — это процесс, поэтому олицетворение воссоздаваемой душевной оси — женская фигура; это, прежде всего, поток, движение, переход, а Женское — принцип связности и притяжения.

Точно так же миф о Деметре и Персефоне можно сопоставить с мифом об Эросе и Психе (если понимать в самом широком смысле Эрос — как силу притяжения, метафизическую «гравитацию», а Психе — как «душу» в общем смысле). В обоих мифах душа оказывается рассеянной, «смертной», погружённой в тьму, и существует сила, которая не даёт ей исчезнуть.

Греки четко различали два полюса: Гею (Γαῖα) как космогоническую первооснову, землю как само бытие, массу, материю, «тело мира», которая еще не организует, а существует, и Деметру (Δημήτηρ) — уже структурированную Землю, порядок, этапы посева и роста, землю, приобретшую функцию закона (номоса природы). Древняя форма имени — Ге-метер / Γη-μήτηρ, «Мать-Земля» — показывает, что Деметра изначально была формой самой Геи, её более поздней, более структурированной и более «инициируемой» ипостасью. B мистериальном понимании, Деметра — это Гея, открывшая закон интеграции. В мистериях Деметра выполняет ту функцию, которая невозможна для Геи, поскольку Она — не мать в собственном смысле, не образ, а первоначальная субстанция мира, с которой невозможно вступить в личное, ритуальное, инициатическое отношение. Поэтому культ Геи — архаичен, не мистериален, тогда как культ Деметры — глубинно-мистериален, поскольку именно она «формирует форму».

В каббалистических терминах можно сказать, что Деметра — это Хайя (חיה), Великая Жизнь, сила, которая удерживает душу в её форме, пока она не достигла йехиды, а Персефона — это нешама, «душа» как таковая. В этом контексте первоначальная Богиня – Ночь (Никта) – это сама Бина / Ацмуто / Тёмная Мать (бездонная потенция, но ещё не форма), а Деметра / Хайя / нижний аспект Бины  — Материнский Ореол Жизни, жизненное поле, собирающее разрозненые части души.

Таким образом, в своем наиболее общем смысле Деметра — это Материнский принцип формы, материя как вместилище для души. Она — это центр притяжения, который ищет потерянный свет, зовет его обратно, создает условия для его возвращения, интегрирующая сила, собирающая рассыпавшиеся части психики и преобразующая «смертную множественность» в устойчивую форму. В этом смысле Деметра функционирует как аттрактор: центр, к которому неизбежно тянется рассеянная душа, даже если часть ее природы связана с Аидом.

В терминах современной психологии, Деметра — это «среда-вместилище», способность психики выдерживать собственные переживания, не разрушаясь и не впадая в хаос; способность проживать боль, тревогу, распад, не вытесняя их. Именно этот аспект объясняет, почему она ищет Персефону: тень утраты или «падения» души может быть исцелена не разрушением, а лишь сострадательным вниманием.

У Юнга Великая Мать имеет два полюса: порождающий и поглощающий. Однако Деметра — это третий аспект: мать, которая не просто рождает и не поглощает, а восстанавливает утерянное единство. Это материнский архетип как структурирующая энергия, то, что возвращает рассыпавшиеся части «я» в единый центр.

И, по аналогии с мифом об Осирисе и Исиде, можно сказать, что в символическом представлении мистерии Деметра — это физическое воплощенное тело, которое ищет (и возвращает) свою душу – Персефону. При этом греки видели тело (σῶμα) не как «материю», оно для них — способ, структура, в которой душа может проявляться. Персефона в Аиде — это душа в глубинах бессознательного, в мире теней, состоянии «распада» и потери центра. А когда душа возвращается к телу, возникает целостность, дающая возможность для бессмертия. Именно поэтому Платон использует элевсинскую символику в «Федоне», объясняя, как душа соединяется с телесной формой и становится «активной», «вечной» и «самодостаточной».

С этой точки зрения, Персефона — это личностный аспект Геи, но уже преобразованный Деметрой, душа, проходящая смерть и возвращение. Ее состояние — не случайное «падение», а естественное и закономерное положение человеческой души: она уже разделена между светом и тьмой, «часть года наверху, часть — внизу». Другими словами, согласно греческим представлениям, душа изначально не целостна, ее «орбита» неустойчива.

Персефона — дочь Зевса, так же, как душа – «искра Бога», по словам Платона, «Души происходят из Вечности и причастны Божественному Уму». А Возвращение Персефоны — это «озарение души», «анагогэ» — возвращение души к уму (Платон). Таким образом, миф о Персефоне — это рассказ о душе как «искре Бога», нисходящей в материю и возвращающейся к своему божественному истоку. Об этом же говорит и второе имя – Коре (κορά – «девочка»), то есть —  «Душа до нисхождения», невинная, нерасчленённая, не знающая смерти, в то время, как «Персе-фона» (Περσεφόνη) означает «та, что приносит свет (phos) через разрушение (perthō)».

Также можно провести аналогию с гностическим мифом: у Матери (Деметры, Софии) рождается от Небесного Отца (Зевса) Дочь — чистая душа («светоносная»), которая затем спускается в «мир тьмы» (Аид, «Невидимое», то есть — где нет света), но может быть оттуда поднята и возвращена к своей начальной природе. И это возвращение и составляло цель гностического „анабатхиса“ и элевсинской „эпоптеи“.

Структурно у мистерий было две ступени:

· Малые мистерии (в Аграй, весной) — подготовительное очищение.

· Великие мистерии (в Элевсине, осенью) — собственно посвящение, кульминация.

При этом участник проходил путь от статуса μύστης («закрытый», ещё не видящий) к статусу ἐπόπτης («созерцатель», тот, кто увидел).

Великие мистерии длились около девяти дней и включали несколько обязательных стадий.

· Подготовка и очищение

– объявление начала на афинской агоре;

– омовение в море, ритуальная чистота;

– жертва поросёнка как замена древних человеческих жертв;

– пост, воздержание, ограничение речи.

· Шествие с факелами

Ночное факельное шествие из Афин в Элевсин повторяло путь Деметры, ищущей дочь: участник буквально проживал архетип «поиска души во тьме».

· Вход в Телестерион и „нисхождение“. В огромном зале-прибежище — Телестерионе — разыгрывалась кульминация — контролируемая смерть сознания путем сенсорной дезориентации, страха, потери опор, что заставляло обычное «я» разложиться.

При этом классическая триада (Μυούμενα) методов включала:

• дромена — «совершаемое»: ритуальные действия и сценические эпизоды мифа Деметры и Персефоны;
• легомена — «говоримое»: священные формулы, возгласы, краткие объяснения;
• деикнемена — «показываемое»: собственно показ священных предметов.

После тьмы и потрясения следовал внезапный свет и показ колоса. Античные авторы описывают это как переход из кошмарного, хаотического состояния в «ясное пространство с лугами и светом». Это переживание понималось как опыт «посмертного пробуждения» и созерцания истинной формы.

Для «опоры» мистериальных переживаний использовали три символа — череп быка, цветок и колос, как три стадии цикла жизни, через которые проходит и природа, и человеческая душа. Череп быка (или маска тельца) выражал смерть, жертвоприношение, нисхождение души; цветок (чаще — нарцисс) — пробуждение в иной реальности, призыв, но и соблазн; колос пшеницы (или ячменя) — возрождение, плод, свет, возвращение. И В финале мистерии знаменитой фразой было: «Ὁ Κύριος ἔσπειρεν, καὶ ὁ Κύριος ἔθερισεν» («Господь посеял — и Господь пожнёт»), то есть: душа была посеяна в тело, затем прошла смерть, и возвращается преображённой. При этом колос — образ обретаемой целостности души, её «нового тела», аналог сах в Египте.

Еще одной важной образной частью Элевсинских мистерий было «противопоставление» граната как «неверной», «смертной» сборки психики, и колоса – ее совершенной структуры. В этом смысле гранат понимался как множество семян внутри твёрдой оболочки, а колос – как множество семян, «нанизанных» на единый стебель. Другими словами, гранат — это множественность, увлекающая душу вниз, поскольку он — семена в плотном, красном, закрытом сосуде, окружённые тьмой и влагой / кровью. Поэтому для греков гранат символизировал «нисшедшее» состояние души, ее втягивание в материю, мир желаний и вовлечений, принятие ею тяготений плоти и, как результат — опускание в темную множественность. Колос же – это множественность, возвращающая душу вверх, множественность, собранная в вертикальное, световое Единство. Когда колос созревает, душа не рассыпается, а совершенствуется; это — символ Идеи, прошедшей через смерть и собранной в новую форму. В образах Элевсинского Мифа, Персефона тянется к цветку, затем пробует вкус граната и нисходит во мрак, но затем – происходит ее разворот, возвращение уже как колоса, что и проявляется как эпоптея (просветление). На высшей стадии мистерии жрец без слов показывал посвящаемым чистый колос (это называлось «Деиктика», «Показание священного»), и это и была «эпоптея» — видение «Высшей Формы».

В целом, мистерии включали яркие переживания, для индукции которых Мистагоги создавали в посвящаемых особой состояние сознания, в котором и происходила его трансформация, через последовательное переживание смерти, тьмы, просветления и возвращения. Как говорили, «Мистерия действует не словом, а состоянием» (ἔργα, ἀλλ’ οὐ λόγοι). Плутарх описывает: «Вначале — блуждание во мраке, страх, потоки пота.» Это была психологическая смерть, необходимая, чтобы разорвать прежнее «я». Затем происходило «похищение Персефоны» —  «насильственный» разрыв чувственного восприятия, сенсорная дезориентация. Для этого жрецы создавали абсолютную тьму, из которой доносились страшные звуки, внезапные вспышки света, запахи, движения воздуха, толчки, и различные термические эффекты. При этом сознание переходило в особое измененное состояние, своего рода – динамический транс. Так посвящаемый проживал миф о Персефоне как свою собственную историю, потерю души, ее поиски, распад, блуждания и новое обретение.

Согласно Плутарху, «Потом внезапно открывается чистое пространство, свет, луга, песнопения», то есть – приходит озарение.

И уже за ним следовал упомянутый выше акт „показа“ (δείξις) чистой формы, символа, который собирает внутренний хаос в единый центр, прямая встреча с «видимой идеей».

Далее следовало ритуальное испитие особого напитка из ячменя и мяты – кикейон, который должен был облегчить изменённое состояние, сделал сдвиг мягче, но также – и усилить внезапность света. Это было «разделение чаши» с Деметрой, принятие земного законного порядка жизни и смерти.

Все это и завершалось кульминационным переживанием высшего смысла, о котором Цицерон и Исократ писали: «Мы не только узнали, как жить, но и как умереть.»

Как результат мистерии, посвящённый получал особое глубинное чувство бессмертия и прочности души, у него исчезал страх перед смертью, и обретались новые знания о цикле жизни, а также внутренняя собранность. Это и было то самое объединение разрозненных частей души, которое выражалось возвращением Персефоны.

В целом, ядро элевсинской традиции можно описать так:

Человеческая душа изначально расщеплена между светом и тьмой, надземным и подземным, божественным и материальным. В таком виде она «смертна»: не способна выдержать смерть без распада. Эта раздробленность присутствует в психике в виде конфликтов, зависимостей, потерь, в ощущении бессмысленности и страха смерти.

Материнский принцип (Деметра) — это память о целостности и сила притяжения частей друг к другу. Он не позволяет миру и душе «застыть в зиме», требует возвращения Персефоны и «воскресения» мира. Материнский принцип в образе богини собирает и интегрирует её, возвращая к истоку.

Жизнь-как-Аттрактор — это глубинное ощущение и стремление к целостности, которая не исчезает даже тогда, когда сознание погружено в Аид собственных привычек, зависимостей, травм и забвения. Душа может уходить во тьму, проходить через множество жизней, испытаний и смертей, но само движение возвращения возможно только потому, что в структуре мира есть то, что ее ждет и притягивает к себе — материнское поле Жизни. Мать-как-Великий-Аттрактор и Эрос — два аспекта одной космической силы, высшей гравитации Хайя — интегрирующее притяжение и устремленная любовь, фон и вектор.

В этом смысле Элевсинское посвящение — это обретение внутренней формы, которая делает душу более целостной и менее смертной, чем она была: она становится способной поддерживать себя как единство даже на фоне распада тела и мира.