Когда София, божественный эон, порождающий проявленные слои существования, провидя их потенциальное совершенство, «забывается» и начинает действовать так, словно это совершенство уже достигнуто, она «падает» и тем самым порождает Архонта Произвола – Гекату, силу «случайного», незакономерного соединения объектов и процессов.

Гностики по-своему переосмыслили классический образ Богини Колдовства, и «Пистис софия» использует ее имя как эпитет для одного из Первичных Архонтов, соотнося ее (как и Ариуф) с одним из аспектов Великой женственности, Артемиды, с Луной (как и Хорея). В то же время, «Апокриф Иоанна» для описания этой же силы использует имя и образ другого божества классической мифологии – Гермеса, а трактат «О происхождении мира» называет этого Архонта «Элоаем». Римское имя этого Архонта – Инвидия, и под этим именем она известна в качестве Матери Зависти, порождающей соответствующие демонические иерархии во главе с «Королем и графом» Вине. Однако именно соотнесение Архонта избирательной реализации с образом Гекаты открывает наиболее продуктивное поле для понимания ее природы и функций, особенно в рассмотрении Гекаты и Софии (точнее, Пистис) как двух форм проявления «восходящего устремления, соответственно «своевольного» и «закономерного».

Важно понимать, что Геката как божество и Геката как Архонт – это не одна и та же сила, что Архонт зависти лишь напоминает или может быть описан в образе Богини Магии, которая сама по себе остается независимой реальностью.

В то время, как София воплощает закономерное раскрытие потенциала, ведущее к совершенству Плеромы, Геката как Архонт олицетворяет силу, которая хочет достичь полноты сразу, минуя стадии, и тем самым производит хаос, порождает дисгармонию. Именно так Зависть всегда стремится овладеть тем, что уже принадлежит другому, не пройдя собственного пути к этому состоянию.

Геката — богиня перекрёстков и переходов, царящая там, где возможен выбор между разными направлениями. И зависть и произвол проявляются именно в этой точке многовариантности, когда сознание отвлекается от собственного пути и устремляется к чужому, выбирает не «по закону» или внутренней необходимости, а под воздействием случайного импульса, внешнего примера или иллюзии. В этом выражается её связь с «произвольным соединением» и «несвоевременным устремлением». В Гекате воплощается зыбкая и тёмная сторона лунной силы, которая отвлекает сознание на иллюзорные цели и удерживает её в состоянии неустойчивости.

Как богиня магии и теневых иллюзий, Геката очаровывает, создаёт видимость недостижимого, заставляет сравнивать себя с другими и ощущать недостаток. Она оплетает сознание призраками чужого успеха, уводя от поиска индивидуальности и контакта с индивидуальным логосом.

Геката — это зеркальное отражение Софии, зависть как искажённое стремление к совершенству, которое необходимо распознать и превзойти, чтобы путь восхождения стал истинным.

Таким образом, когда София устремляется к вершинам Плеромы в процессе закономерного, постепенного восхождения, следуя внутренним ступеням реализации, она являет себя как Пистис — верность, доверие, постоянство, органичное согласование с порядком Эонов. Однако если она стремится «взять небо штурмом», минуя естественные этапы и присваивая то, что еще не актуализировано, еще не включено в её природу, мгновенным рывком, — то этим актом она и порождает Гекату, тень своего дерзновения, силу зависти, раскола и потери меры. В этом проявляется двоичность её природы: на медленном и верном пути она – Мудрость, созидание и уподобление, но в своевольном захвате — разрушение и рождение бездны (Ахамот).

В отличие от Пистис, которая восходит, соединяя и наполняя, Геката как архонтная сила навязывает модель пути как повторяемого «ускоренного броска». Однако это — бросок всегда мимо цели, и потому он нуждается в бесконечной повторяемости: так и рождается круг фатума, колесо гемармена. Всякий импульс своевольного захвата, порождённый ею, отражается в структурах сознания как склонность к закреплённым циклам ревности, жажды и — неудачи. Так формируется привычка к «пустому пути», на котором вместо органического роста возможно лишь принуждение, вместо свободы — фиксированная траектория, вместо спирали — вечное повторение.

Поэтому Геката и оказывается одной из первичных Архонтов; она — не случайная «ошибка» Софии, а источник и правитель целого измерения Промежутка, в котором действуют законы фиксации и принуждения. Она — матрица внезапного отрыва, выражение принципа «недовосхождения», и в этом смысле она – один из авторов гемармена.

На уровне психики Геката проявляется как навязчивая сила мгновенного желания, как иллюзия, что существует короткий путь, минуя труд и постепенное созревание. Она взывает к человеку через соблазн «тайного знания без подготовки», «власти без ответственности», «обладания без усилия». И потому её влияние особенно заметно там, где присутствует нетерпение и жажда легких решений. Латинское invidere («смотреть слишком пристально») указывает на природу этой, архонтной, зависти как разрушительного зрения. Это — не взгляд с целью познания, а взгляд сравнения и присвоения: «почему у другого есть, а у меня нет?».

В этом аспекте Геката, как мы уже упоминали, тесно связана с «Королевством уныния» и его правителем Вине. Демон зависти — властитель искушений чрезмерной страстью, бурей эмоций и неуправляемым влечением. При этом в отличие от Гекаты, чье воздействие прежде всего интеллектуально-волевое, Вине действует через сферу аффектов, вытесняя рассудок и превращая стремление в непреодолимую деструктивную тягу.

Однако они оба представляют собой силы внезапного вторжения, разрушающие естественный путь становления. Геката через «короткий путь мысли» ведет к иллюзии псевдознания, а Вине через «короткий путь страсти» — к разрушению внутренней целостности. В обоих случаях сознание оказывается в положении пленника: его свобода заменяется тенью свободы — возможностью выбирать между иллюзиями, но не самим путем освобождения.

Внутри психики это переживается как тонкая, разъедающая уверенность, будто «моё» обязательно находится где-то вовне и уже у кого-то уже есть, как навязчивое тяготение к чужим путям и достижениям; как расфокусировка, при которой выбор совершается не согласно внутренним тяготениям, а по прихоти. Так рождается зависть в собственном смысле как устойчивая матрица искажённого выбора, когда сознание стремится соединять несоединимое, «впихивать» содержимое без подготовленного сосуда, хватать плоды, для которых ещё не выстроено место.

Лунная изменчивость закрепляет такой паттерн, внимание скачет с объекта на объект, мотивация истощается, а ощущение собственного Пути растворяется в «как у них». В итоге Геката становится внутренним архитектором фатальности: каждый следующий шаг, сделанный из мотивации зависти, лишь теснее запутывает сознание в сети гемармена.

Вине переводит это искажение в социально-поведенческую форму соперничества. Его власть начинается там, где сравнение подменяет различение: вместо вопроса «что во мне созрело?», возникает «почему это есть у него, а не у меня?»; а следом — вместо интеграции следует захват; вместо поиска ресурса — воля превращается в «стенобитное орудие», пробивающее границы «моё/чужое». Под воздействием Вине человек перестаёт мыслить категориями собственного Пути: он бежит туда, куда бегут другие, подражает «успешным моделям», подменяет зрелость — эффектностью, а дефицит внутренней опоры «компенсирует» вечными соревнованиями. Так ревность становится важной технологией мира: корпоративные системы «поощрения в назидание», отношения, в которых третьи лица привлекаются ради возбуждения страсти, постоянные потребности в демонстрации статуса и видимых признаков «владения» — всё это поля питания Вине.

Таким образом, Геката деформирует сам вектор выбора сознания, делая зависть глобальной привычкой сознания присваивать незрелое; Вине же превращает эту привычку в конкретные действия — в захват, подавление чужих реализаций, культивацию «видимых высот» (башни) и одновременное самозаточение в них. Геката создаёт внутреннюю «ночь перекрёстков», где любую дорогу выбирают не вовремя; Вине рушит внешние «стены», стирая границы собственности и заслуг, — и вместе с тем выстраивает свою тюрьму в виде нагромождения трофеев, лишённых смысла и потенции.

Потому с активной матрицей Вине сознание легко становится «демоном для окружения»: важнее быть «лучше других», чем стать собой; важнее удержать других внизу, чем вырасти; важнее башня — чем путь.

Понятно, что в обоих случаях корень один — искажение энергии сравнения.

А потому и противоядие в обоих случаях начинается с восстановления чувства меры. Там, где Геката соблазняет несвоевременностью, требуется возвращение к Пистис — к верности как к процессу созревания: делать не то, что кажется престижным, а то, что созрело. Там, где Вине стирает границы, — необходим переход к Сеалиах: замена цепляния на опору, смешения — на уважение личного пространства, «погружения» в чужие потоки — на их осмысление.

И важным для такой трансформации является четкое понимание того, что  «выборы делаю я, но и мои выборы формируют меня». Пока в сознании доминирует поток сравнений, будет царствовать и Вине; пока выбор совершается импульсивно, Геката будет направлять энергию в бунт, а не в развитие.

Однако как только вектор смещается к своему, к тому, что действительно созрело в именно в этом потоке сознания, — оба этих деструктивных властителя теряют свои «зацепки»: у зависти исчезает объект, у ревности — повод, у стенобитного орудия — цель.

И тогда круг гемармена может быть разорван: сознание вновь встает на спираль восхождения, где каждый шаг естественен и своевременен. Так Архонт Зависти утрачивает власть, и тьма перекрёстков рассеивается светом Верности. А София, обретая снова облик Пистис, возвращает сознанию его истинное направление к полноте собственной природы в гармонии с Плеромой.