Одним из самых важных, и, в то же время, часто недооцениваемых дестракторов, присущих человечеству практически с момента его возникновения, является искажение естественного стремления проецировать и распространять свои чувства, переживания и состояния на окружающих. Хорошо известно, что счастливый человек стремится сделать более благополучным и свое окружение, в то время, как несчастный или страдающий – часто хочет видеть страдающими  и других. Человеческая психика работает как сонастройка струн — человек, находясь в определённой вибрации, естественным образом стремится «пробудить» эту же вибрацию в других.

Такая «обратная эмпатия», проективность – базовое свойство человеческой психики, однако в норме она должна «работать» в положительную сторону – то есть, для успешного человека нормально и эволюционно прогрессивно желать другим благополучия, и искажение состоит именно в распространении этого стремления и на негативные переживания и состояния. Когда человек не осознаёт, чем он делится, и не владеет своим состоянием, его счастье превращается в насильственный позитив, вызывающий зависть или отторжение, а страдание — в токсичное заражение. Тогда и формируется не свободная передача, а навязывание своего состояния — другим.

Это свойство современный человек унаследовал от неандертальцев, для которых такая «взаимная настройка» была критическим условием выживания разрозненных групп в суровом климате. Коллективное сознание неандертальских группировок формировалось так, что безопасность напрямую зависела от подчинения альфа-лидеру и сглаживания любых индивидуальных всплесков. Страдание и тревога в таких сообществах были «сигналами к единению». Однако перенесённые в более сложные общества, они превратились в патологию: в страх быть собой, быть другим, нарушить строй. Мы уже обсуждали, что с метафизической точки зрения этот склад психики был сформирован под влиянием архонта Самбатая (или Саббатая), который и был главным «автором» Гиперборейского человечества. А указанное искажение сформировалось под влиянием дестрактора родовых, патриархальных сообществ – Фуркаса.

В результате активации этой матрицы, страдающий человек не ищет облегчения или исцеления, он распространяет свое страдание вокруг, инстинктивно желает, чтобы страдали и другие. Так развивается своеобразное утешение в коллективном несчастье, идея, что «мне легче, если ты тоже страдаешь», «если я не могу быть счастлив — то и никто не должен быть». Это закладывает проклятие стрессированных обществ, фундамент «черной солидарности» родового страдания, изувеченных судьбой поколений, которые учили детей не «жить», а «выживать».

Влияние Фуркаса в сознании формируется как внутренний судья, облачённый в суровый отцовский голос, который ворчит, осаживает, обесценивает, и его действия разрушают всякое стремление к самостоятельности. Любая инициатива, любое творчество, любое внутреннее движение тут же сравнивается с неким «правильным образом», «порядком вещей». «Ты кто такой, чтобы менять мир?» — это внутренний хриплый лейтмотив Демонического Рыцаря.

Такое влияние формирует характер «хорошего мальчика» или «хорошей девочки»: скромных, покладистых, вежливых, лишённых воли и яркости, и пропитанных подавляемой завистью к тем, кто свободнее, счастливее, благопоучнее. В зрелом возрасте они легко становятся добычей харизматичных лидеров, манипуляторов сект, жестоких партнёров. Они выбирают не того, кто любит, а того, кто «имеет право».

Одним из коварнейших проявлений Фуркаса является навязываемое ощущение, что всё, что ты имеешь, ты получил от кого-то, и поэтому обязан — до конца дней своих. Учитель, родитель, государство, муж — все превращаются в «ростовщиков», которым ты теперь «служишь». Человек перестаёт различать, где благодарность, а где раболепие, где передача эстафеты, а где вечное стояние в тени. Так формируется «порочный долг»: жить чужой жизнью, тянуть чужую карму, страдать, чтобы оправдать чьи-то ожидания.

В системе Саббатая-Фуркаса страдание становится социальным капиталом. Чем больше ты страдал — тем более «честен», «праведен», «достоин». Это искажение базовой гностической идеи, что страдание — очищает. Однако в интерпретации Фуркаса оно не является путем, не ведет к катарсису, а превращает в мученика, в «жертву судьбы», гордящуюся своей беспомощностью. Его дестрактор — это утверждение, что страдание ценно само по себе, что покорность — благо, а наказание — путь к совершенству. Эта матрица доминирует в культурах, где ценится страдание ради идеи, мученичество ради символа, наказание ради исправления. Именно матрица Фуркаса культивирует псевдоидентичности типа: «мать-страдалица», «раб Божий», «воин долга» — образы, в которых уже нет человека, есть лишь роль «жертвы судьбы». Это — зависть в маске добродетели, желание лишить другого того, чего сам когда-то был лишён, вместо того, чтобы помочь ему сохранить и развить это.

Образ Фуркаса — Рыцарь, не ставший Героем, не поднявшийся выше своего сюзерена, не осознавший, что клятва не освобождает от ответственности. Это — типичная сатурнианская деформация: внутренняя сила направлена не на рост, а на сдерживание, не на восхождение, а на удержание имеющегося положения, не на понимание, а на ограничение других ради кажущегося порядка.

Сатурн, как энергия глубинного Знания, в своей теневой ипостаси (в частности, в образе Саббатая) выступает как культ Ложной Мудрости — Знания без свободы, Порядка без жизни, Опытности без обновления. Эта энергия и превращает страдание не в инструмент, не в преграду, которую необходимо преодолеть, превзойти, а — в самостоятельную ценность, и на этом зиждется настоящий культ страдания, так характерный для некоторых обществ.

Неандертальцы жили в мире, скупом на радости. А когда человек долго страдает, особенно в раннем возрасте или на этапе формирования личности, — его психика под влиянием сатурнианских сил легко выстраивает из страдания онтологический принцип: «Таков мир», «такова жизнь». Раз мир причиняет боль, то в этой логике страдание воспринимаемся как мера подлинности, а всё, что выходит за её пределы (радость, свобода, легкость), кажется фальшивым, недостойным или даже оскорбительным.

И это – очень глубокое ощущение, один из столпов гемармена. Недаром Саббатай описывается как форма самого Первоархонта – Иалдабаофа. Гностики говорили о нем: «Ты, о первый и седьмой, рожденный повелевать с уверенностью…», понимая важность сатурнианской природы единого психического поля человеческих сообществ.

У современного человека эти ощущения «приправляются» еще и марсианскими энергиями Адонина, архонта-водителя Homo sapiens. Такой человек стремится мучить близких «ради их же блага», наказывать детей, ограничивать свободу партнёра, обвинять общество. И всё это — его проекция внутренней вины и боли наружу.

Для многих таких людей именно страдание оказывается единственным переживанием, в котором они чувствуют контроль. В радости — они часто испытывают уязвимость, в любви — риск, и только в боли — привычное постоянство. И если они видят, что другие не страдают, в их сознании появляется разрыв, ощущение «неправильности», а за ним – и агрессия. Это — искажённая форма солидарности, формирующаяся как коллективная травма, порождающая национализм, религиозный фанатизм, культ страдания.

Такой сдвиг происходит потому, что любая личность всегда стремится к признанию своего состояния как допустимого. Человек естественно боится оказаться в изоляции чувств, боится одиночества в переживаниях, и на этой почве счастливый и ищет компанию, а страдающий — жертв. Это — деформированная воля к порядку, извращённая форма стремления к справедливости, в которой справедливость понимается как уравнивание через страдание, как будто только боль способна очищать.

Таким образом, Саббатай создает фундамент для дестрактора «распространения страданий» в форме чувства единства психического поля, на котором Фуркас и выстраивает свою систему «выдаивания» энергии. И базовые искажения – зависть и героизация страданий – и создают те невротические тенденции, которые так характерны для многих стрессированных сообществ и индивидов.

Понятно, что путь выхода из-под влияния Фуркаса — в разотождествлении с «наказующим» отцом,  понимание, что страдание не имеет самостоятельной ценности, и само по себе не «очищает» и не «облагораживает». Заменой Фуркаса становится Гений Даниэль — внутренний судья, способный к милосердию. Это не родитель, не начальник, не бог — это сам человек, но такой, каким он стал бы, если бы объединил в себе мудрость всех своих авторитетов и, пройдя сквозь боль, сохранил самого себя. Это «внутренний Суд» сознания, его собственная справедливость, рождающаяся не из страха, а из уважения к себе и к другим.

Чтобы трансформировать эти базовые искажения, важно перестать воспринимать свою судьбу как шаблон для других. Настоящее освобождение приходит в тот момент, когда человек позволяет себе быть уникальным — и также признаёт право другого на его собственную уникальность. Ну и, конечно, важным является признание в себе зависти к чужому благополучию как к однoму из «крюков» Фуркаса. И вот когда зависть разоблачена, а ложная мудрость перестаёт диктовать ошибочные ценности, появляется пространство для подлинной передачи мудрости, не от боли к боли, а от осознанности — к свободе.

Так человек, преодолевший в себе этот дестрактор, начинает идти по собственному пути не потому, что он «правильный», а потому что он — его собственный. И в этом шествии уже нет нужды в зрителях, последователях, жертвах. Он идёт не для того, чтобы «показать другим», а просто для того, чтобы исполнять свою волю, природу собственного сознания. И тогда рождается настоящая зрелость, которая подразумевает и свободу не требовать, чтобы другие повторяли твой путь, свободу просто идти — и не тащить никого насильно за собой. И только в этом пространстве истинной, ненасильственной свободы, возможно и подлинное братство, и настоящая любовь.